Багровый снег

Как только стало светать, Лавр Георгиевич надел полушубок и, разбудив своего адъютанта, быстрым шагом отправился проститься с Неженцевым. Было шесть часов утра, но артиллерийская канонада уже громыхала вовсю. Верховный прошёл в рощу, где под молодой елью, на траве лежало покрытое полковым знаменем тело полковника. Корнилов откинул угол знамени и впился взглядом в дорогое лицо. Все самые горькие месяцы его жизни, кроме Быховского заключения, этот бесконечно преданный человек был рядом с ним, был его живым талисманом, и, вот, теперь судьба отняла его, отняла так, будто прежде, чем нанести последний удар Верховному, ей необходимо было избавиться от того, кто был к нему ближе всех, словно бы он одним существованием своим препятствовал ей, ограждая своего генерала от её смертоносной длани. И, вот, его не стало… Что-то будет теперь?.. Кисмет!

– Царствие небесное тебе, без страха и упрёка честный патриот Митрофан Осипович!

Обстрел рощи участился. Лавр Георгиевич резко повернулся и отправился назад, к ферме. Линия разрывов снарядов подходила к ней всё ближе. У самого дома взрывом убило трёх казаков. Указывая на искалеченные тела, Хаджиев сказал:

– Ваше Высокопревосходительство! Надо поторопиться с переводом штаба, так как большевики хорошо пристрелялись к роще. Вы видите их работу?

– А?! – вскинул голову Корнилов, точно не расслышав, и вошёл в дом. Пройдя в свою комнату, он опустился левым коленом на стул и, стиснув голову руками, вновь приковался взглядом к карте. Глубокий вздох вырвался из его груди. Через некоторое время Лавр Георгиевич приподнял голову и попросил: – Хан, дорогой, дайте мне, пожалуйста, чаю! У меня что-то в горле сохнет…

Корнет ушёл. Не снимая полушубка и папахи, Корнилов сел за стол, поставив между колен свою палку, и принялся писать резолюцию на донесении генерала Эрдели, от которого долго не было известий. В этот момент раздался страшный взрыв: большевистский снаряд ударил прямо в комнату Верховного…

Весть о гибели Корнилова, несмотря на попытки скрыть её, разлетелась по лагерю. Многие, узнав о несчастье, рыдали в голос. Аде Митрофанову о случившемся сообщил старый товарищ, семнадцатилетний Чернецовский партизан Голобородов.

– Адька, ты слышал?! – выдохнул он, и по его опрокинутому лицу и страшным глазам Адя понял, что случилось что-то ужасное, непоправимое.

– Что?!

– Корнилова убили!

– Врёшь! – Митрофанов схватил друга за плечо, но тот только мотнул головой и зарыдал отчаянно, закрыв лицо руками. Адя отпустил его, судорожно сглотнул и процедил: – Не голоси ты, как баба. Не поможешь…

Сцепив зубы и ещё не вполне осознав страшную весть, он почти бегом бросился к станичной церкви. Навстречу попался маленький старик-священник.

– Ах, горе, горе, человек-то какой был необыкновенный… Что теперь со всеми нами будет? – шептал он дрожащими губами.

Значит, правда… Господи, неужели правда?! Да как же ты, Господи, мог допустить, чтобы это было правдой?! – Адя воззрился на залитое солнцем весёлое небо и закусил губу, чтобы не завыть. На глазах закипали слёзы, а сердце готово было выпрыгнуть наружу. Если бы оказался сейчас на пути Митрофанова отряд красных, то, кажется, в одиночку он истребил бы его, в одно мгновение стёр с лица земли…

Около церкви, возле маленькой хаты стоял текинский караул. Входили и выходили офицеры. Адя осторожно поднялся на порог и заглянул внутрь. Там в простом гробу лежало тело Верховного в генеральской тужурке с золотыми погонами. Рядом на коленях стоял и рыдал тучный человек. Это был бывший председатель Думы Родзянко:

– Лавр Георгиевич! Лавр Георгиевич! Когда же это?.. Как же это?..

Кто-то шёпотом рассказывал:

– Мы говорили генералу, что большевики пристрелялись к штабу, а он не обращал внимания… Снаряд ударил прямо в комнату, где он был. Его отбросило об печь, потом потолок обрушился… Ничего нельзя было сделать… Так и умер, ни слова не сказав… Вот ведь рок: столько раз в глаза смерти смотрел, а она его именно сейчас настигла… И убило этим снарядом его одного! Да ещё раненого в соседней комнате…

– Что же теперь? Отступление?

– А что другое остаётся?

– А кто же примет командование?

– Скорее всего, Деникин…

Адя, пошатываясь, побрёл назад. Какое счастье, что Саня не видит этого… Это горе сломило бы его, убило бы… Отступление! Поражение! Бегство! Куда?.. Куда?.. Куда отступать из кольца?.. Одним?.. Без Корнилова?.. Кто же выведет?.. Деникин? За весь поход его не видели в бою. Как будто бы болен… Нет, не он должен возглавить армию! Сколько есть командиров, которые шли в бой впереди цепей, которых видели в деле… Марков – вот, кто более всех достоин стать Главнокомандующим!

Посреди пути Митрофанов вновь встретил Голобородова.

– Ну, что? – глухо спросил тот. – Выдел?

Адя кивнул.

– Что теперь будет, а? Ведь пропадём! Теперь всему конец!

– Не скули! – раздражённо бросил Митрофанов. – Вырвемся.

– Адька, говорят, тяжело раненых оставят в Елизаветинской, потому что с таким обозом не продраться… Как же это, а? Корнилов бы не допустил… Ведь красные их не пощадят! А Деникин? Что ты думаешь о Деникине?