Байкал

– Ты что это, царевич!? Мой любимый сын? Мой наследник! Моя гордая радость! Что такое ты устраиваешь? Заговор против меня?! Противу царя! Против отца!? – он был рассержен, мне даже пришло в голову, что он обижен. Но точно я не видел его таким инде.

– Государь, твоё величье, я, может быть, строптив и даже глуп, но я не тать и не подлец, и никогда предателем не стану! – спокойно сказал я, я ожидал этого вопроса и его гнева.

– Что тогда? Зачем это отделение? – сказал он, действительно обескураженный. – Что за обида? Из-за девчонки? Из-за ничтожной девчонки?!

Этого я не мог перенести и взорвался:

– Не смей! Даже тебе, отец и повелитель Авгалла, не позволено так говорить об Аяе! – воскликнул я, готовый и за меч схватиться, чтобы защищать даже её имя.

– Ладно-ладно, взъярился… гляди-ка, герой, могул какой… Что ж, так сладка? – усмехнулся он, прищурившись.

Я не сказал ничего, оскорблённый его вопросом. Лезть своими любопытными липкими руками и завидущими глазами в нашу чистую любовь, этого я позволить не мог. Отец, посмотрев в мои глаза несколько мгновений, перестал усмехаться и сказал:

– Ладно, ступай! Но учти, царевич, злоумышление против царя – и вы станете жертвой Великому Байкалу. Ты и твоя бесценная девочка. Запомни, Марей!

И я понял, в его словах угрозы нет, он верит, что я не стану пытаться сбросить его с трона или тем более убить, каким бы поганцем я не был в глазах всех, мой отец не зря каждый день беседовал со мной и за мной наблюдал. И, пожалуй, предупреждает он не о себе и своём гневе, а об остальных…

А вот мать с того дня, как выгнала нас из-за стола, больше не проявляла своего прежнего особенного расположения ко мне. Напоказ сердилась и фыркала при виде Аяи или нас обоих. А то и высказывала колкости вроде: «Глядите, царица с мельницы идёт» или «Мука белая или серая больше по нраву царице?», «С ярицы сегодня муку смолотили?». Но я, уважая мать, не позволял себе отвечать на это, глядя на Аяю, которая невозмутимо воспринимала все эти мелкие уколы.

На охотах и во время пиров иногда, вспоминая детские дружбы, я стал перетягивать к себе парней, которые видели во мне настоящего вождя, тех, кто будет мне преданным другом, как бывают преданны псы – не считая себя равными мне. И Аяя очень помогала мне в том, потому что иногда самые хитрые, предполагая, что станут такими же всесильными, как теперешние вельможи при моём отце, пытались прилипнуть ко мне и умели подольститься так, что я уже верил, что именно этот считает меня самым умным, незаурядным, настоящим будущим царём. Но Аяя, зоркая, как никто, говорила мне, когда мы оставались наедине:

– Не приближай больше этого. Он лжец, гнилой и подлый, он предаст при первой возможности. Но и не удаляй слишком, держи в поле видимости, зная, на что он способен, будешь видеть и опасность по нему.

А о другом говорила:

– Этот и ждать не будет, он настоящий лазутчик.

– Лазутчик? – изумлялся я. – Чей? Отца?

Она качала головой:

– Нет, твоих врагов. Они уже поняли, что ты сильный, что ты настоящий могучий будущий царь и хотят уничтожить тебя. Причём, пока твой отец жив-здоров, ты ещё в относительной безопасности, но, едва он умрёт, тебя убьют, не дадут стать царём.

– И кто, по-твоему, мой главный враг? – заинтересовался я.

– Наиглавнейший – это Сил Ветровей, – сказала Аяя. – А вот Викол относится к тебе хорошо. У него теплеют глаза, когда ты говоришь, он всегда внимательно слушает, он тот, кому можно если не доверять, то исспросить совета.

– Значит, по-твоему, Викол может быть другом нам?

Аяя покачала головой с сомнением.

– Другом… нет, друг – это кто-то близкий, по духу и мыслям, а Викол, он… обтекаемый, осторожный, он подождёт, кто победит, к тому в итоге и присоединиться. Это попутчик, может быть союзник даже, но не друг.

Ну что же, и это уже немало, Викол заведует книгами, всеми знаниям, он наш учитель и временами мне кажется, что он знает всё, хорошо уже, что такой кладезь хотя бы нам не враг, как большая часть приближённых моего отца.

После всех приглядок и испытаний у меня было три вернейших друга: Рысь, сын моего конюшего, живой и сообразительный обладатель зелёных кошачьих глаз. Игол, спокойный и мудрый, как старец, который подшучивал иногда, что это потому, что он живёт уже шестнадцатую жизнь. И Батербей, с которым мы были дружны всю жизнь, и единственный, кто хотел служить даже не мне, но царству. Так я создал за год с небольшим очень прочную основу своего будущего царствования, когда бы оно ни наступило.

Глава 3. Переход