Небольшая лагуна, запрятанная меж скал, прогретая солнцем только и позволила мне спуститься и поближе познакомиться с Царь-морем, в иных местах нечего было и думать, чтобы войти в воду, громады чёрно-синей воды раздавили бы меня как муху. Вода пахла необыкновенно, даже издали чувствовался терпкий горько-солёный возбуждающий желания запах, так сказал Дамэ, во мне ничего не возбуждалось, а Рыба лишь рассмеялась, толкнув Дамэ в плечо. Сама вода оказалась на вкус такой, горько-солёной и это было удивительно, потому что в нашем Море вода была сладкой, прекрасной, а возле этого гиганта от жажды умрёшь.
Я вошла в палатку одеться и расплести намокшие косы, а после мы сели втроём трапезничать, пить из этого Царь-моря нельзя, потому воды мы набрали в ручье, но рыбы Дамэ наловил острогой даже с излишком, пока я купалась, к их ужасу, в ледяной воде.
– Много добычи, Дамэ, на что? – с укором сказала я. – Засолить теперь придётся.
– Ну и засолим, подумаешь, делов-то, соли-то, вона, цельное Царь-Море, засаливай, не хочу! Ажно нашу Рыбину засолить легко можно! Как думашь, Рыба, много там таких как ты плавают? – захохотал Дамэ, локтем толкнув Рыбу в толстоватый бок, от чего она расплескала уху с ложки.
За это Рыба щёлкнула ему подзатыльник, но хохотать Дамэ не перестал, потому что подзатыльник был шуточный и небольный.
– Аяй, может, замуж её Морскому царю тут отдадим, а? Как думашь, возьмёт? Рыба всё ж? Може, нам перловин полных горстей насыплет.
– Ох, договоришься ты, домолотишься, молодик, сколь лет уж, а всё мальцом! – беззлобно сказала Рыба.
Сколь лет… а сколь?
…Аяя потеряла не токмо счёт времени, но и вовсе всё, словно бы и память и чувства…
В тот день, когда на полдне от Байкала на южной оконечности Великого Моря погибли все, кого она любила, она, победившая в итоге орду полуденцев, остатки которой прятались, в охватившем их ужасе, под животами своих уцелевших коней от молний, что сразили их товарищей, Аяя шла от царицы Арланы и юного царя Кассиана, стоявших над трупами великих предвечных братьев и царя Могула, окружённые верной геройской ратью Байкала непобеждённого и непобедимого, единого теперь навеки. Все смотрели Аяе вслед, замерев от восхищения и скорби, потому что победа эта далась байкальцам страшной кровавой ценой, но не будь Аяи, победы вовсе могло не быть. Когда я говорил это ей позднее, она, взглянув больными глазами, промолвила лишь:
– Дамэ, не будь меня, вообще ничего не было бы – ни подлой смуты, ни нашествия…
И переубедить её в том не было никакой возможности, тем более что я, посланник Ада, тот, кто помогал её врагам и всему был первый свидетель, знал, что это правда и Прародитель Зла всё затеял из-за неё, чтобы получить её себе. Так что говорить иное я пытался, но не мог быть до конца честным…
А в тот момент, никто не посмел последовать за царицей, да и кто мог? Одна Рыба, кулём свалившаяся с лошадки, с ошалелым видом сидела некоторое время на земле, но, увидев, что Аяя уходит, поднялась и пошла за ней, я же, так и не добравшийся до центра битвы и видевший всё издали, не мог себе представить, что уеду отсюда куда-нибудь без неё. Она спасла мне жизнь, она дала мне её, новую, странную, какую-то словно бы более настоящую, потому что в ней появилась во мне неведомые дотоле боль, и слабость, и…чувства. И было их так много и так они были сложны, что я пока не научился ни разбираться в них, ни даже называть их правильными словами. Впрочем, я вообще ещё ничему тогда не научился…
Увидев издали, что Аяя вот-вот затеряется в деревьях, густо обросших скалы на полдень от места битвы, единственно, где никого не было теперь, ни полуденцев, ни байкальцев, я поспешил туда. И не сразу нашёл-от! Пометаться пришлось в страхе промеж деревьев, крича и выкликая её, и вдруг натолкнулся, она подняла голову, споткнувшись и ухватившись за толстую ветвь осины, и увидела меня.
– Дамэ… Так ты… живой? – спросила она без удивления, а словно желая узнать, я правда жив, или это видение и обман.
– Я – живой! – радостно сообщил я, хотя воодушевление моё было не слишком уместно.
– Живой… хоть кто-то… – проговорила она, попыталась сделать следующий шаг и упала, потому что оступилась и сильно вывихнула ногу, но упала прямо мне на руки, потому что я стоял в полушаге.
А сзади ломилась, как сохатый лось с шумом и пылью, ломая сучья, Рыба, если бы не её громадность, так и не сразу поймёшь под слоем пыли и грязи, потому что ливень, обрушенный с неба Аяей, пыль на ней только размочил и размазал по лицу и одеждам. Сама Аяя была совершенно сухая, и пыли на ней не было вовсе, будто и не выскакивала она из-под камнепада. Но кровь на лбу и косице ещё блестела, так и не вытер никто…