Байкальской тропой

(В прибайкальских деревнях мне приходилось видеть выделанные из шкурок нерпы шапки, унтики, ковры и рукавицы, отделанные цветными узорами с приятным подбором цветов. Особенно красива обработанная серебристая шкурка молодой нерпы. У старых зверей она приобретает коричневатый оттенок, он менее красив, да и шкурка труднее обрабатывается. Мясо нерпы, в особенности ласты, считается здесь деликатесом, жир очень питателен и по своей калорийности мало уступает свиному. Раньше мне приходилось слышать, что мясо нерпы (всякой) сильно отдает рыбой, но, сколько я ни принюхивался, мясо не пахло рыбой. Впоследствии Николай сказал, что только мясо старой нерпы имеет специфический запах, похожий на рыбий. К сожалению, в районных столовых даже во время сезона охоты вам вряд ли удастся отведать нерпятины, но, если приведется побывать на Байкале весной, заезжайте в какой-нибудь улус даже недалеко от районного центра, и охотники никогда не откажут гостю в добром куске нерпятины.)

Разморчивое тепло растекалось по зимовью. Гребешок копоти дрожал на фитильке лампы, и пугливые тени метались по стенам зимовья. В печи звонко пощелкивали смолистые поленья. Я уже обсох, согрелся, и только на душе было скверно и пасмурно. Ну что он молчит?! Лучше бы сразу отругал меня, и делу конец! Но Николай, насупившись, ходил боком по зимовью и, занимаясь своими делами, громко сопел трубкой. Хоть бы слово сказал! Все так же молчком он разобрал и вычистил карабин, потом, потоптавшись у печи, подсел к столу, где я уже приготовил ужин. Красная ковбойка плотно обтягивала его плечи, и жилистые, с набухшими венами руки тяжело лежали на скобленых досках стола. Разрезая хлеб, я украдкой покосился на него и вдруг попал взглядом прямо в прищуренные глаза. Николай фыркнул и, откинувшись к стенке, захохотал.

— Ну что скис? — отдышавшись, выговорил он. — Хватил небось страху-то? Ну, кончай хмуриться, на льду всяко-разно бывает. Байкал новичка учит… — Он помолчал. — Промысел добрый — песни петь надо, мясо есть надо, чтобы охотнику сила была, а слабый человек — какой он охотник?

От его шутливого настроения мне даже дышать легче стало. Теплее и уютнее стало в зимовье, и казалось, что в обшарпанной печи еще звонче защелкали смолистые поленья. Николай взял кусочек рыбы и бросил его в огонь. Я не совсем уверенно повторил его жест. Николай одобрительно улыбнулся.

— Это наш старый обычай, — тихо сказал он, — так наши старики благодарили Байкал за удачу, чтобы и потом охотнику добрый промысел в море был…

Гроза на Инхоке

Выворачивая коряжины и одряхлевшие деревья, вымывая кустарники и ошалело кувыркаясь через пороги, со склонов гор, распадков и ущелий Приморского хребта несутся к Байкалу потоки весенних ручейков и речушек. Большие реки зачернели, вздулись, вышли из берегов и, сметая на своем пути лесные заломы, мосты и плотины, рвутся к морю. И порой кажется, что земля вокруг гудит и подрагивает от их стремительного бега.

А над Байкалом день и ночь не смолкает гулкий шорох и треск. Это южные ветры, сменяя друг друга, тянут к северу густое крошево льда. Разбухшие ноздреватые льдины, теснясь, встают на дыбы и разламываются. На ходу они крошатся, притираясь к прибрежным камням, выползают на галечные отмели и, замерев, обессиленные, стаивают под окрепшими лучами весеннего солнца. Ночью «бережник» порывисто дует со склонов гор и отбивает ледяное крошево в открытое море, вдоль берега чернеет полоска чистой воды. Но к утру ветер моря снова заколачивает льдом все бухточки и заливы.

В складках гор еще лежат пласты почерневшего снега, южные склоны уже подернулись шелковистой травой. Отяжеленная соками, недвижно стоит береговая тайга, и кажется, что набрякшие деревья только и ждут невидимого прикосновения весны, чтобы вспыхнуть россыпью клейкой зелени. Сырые заросли вдоль и поперек перехлестываются звонким разноголосым птичьим гомоном. На пригретых полянах хозяйничают скворцы, громко скандалят вороны, и колко рассыпается по тайге дробь дятла. На чистой воде прибрежных озерков сбиваются перелетные стаи уток, гусей, турпанов. Одни начинают расселяться по неприметным заберегам, другие, отдохнув, продолжают свой путь на север. А сегодня утром мы увидели над вершинами гор первый журавлиный косяк. Стая проходила над горами медленно, на большой высоте, но порой нам казалось, что над землей слышатся тихие голоса перекликающихся птиц.

Мы стояли с Николаем на крыльце зимовья и молча провожали взглядом журавлиный косяк до тех пор, пока еле видимой точкой он не скрылся за грядой гор.

У подножия сопок, на берегу Малого Моря, стоит на полянке зимовье Сурхайт. Просторная изба с аккуратно заклеенными рамами, все окна застеклены, большая русская печь занимает четверть избы, вдоль стен нары. Прямо напротив зимовья чернеет остров Ольхон. Несколько малых островов редкой цепочкой тянутся неподалеку от берега. Над этими островками мечутся шумные стаи чаек, проходят утиные косяки и, облетывая островки, выбирают себе места для гнездовий.