- Ча…чайку?! Х…ха-ха-ха! – эльф задохнулся в счастливом детском смехе. – Чайку, ой! Да уж, если чайку, то потом точно прилягу, а! Ха-ха-ха… Тху! Пошел вон! – продолжал хохотать Фелагунд, – Ты страшный! И вообще, ты – мужчина, так что сгинь!
Гортхауэр смиренно возвел очи горе:
- Какое счастье… – выдохнул он. И, уже не сдерживаясь, заорал на весь коридор: – Батя! Спасибо тебе, что сына родил! Никогда еще не был настолько благодарен!!!
Покосившись на оглохшего от усиленных эхом воплей Финрода, таирни прошипел задушевно:
- А с тобой, зараза заморская, я завтра с утра поговорю… Пошел!
Утреннее пробуждение экс-государя Нарготронда трудно было назвать приятным. Сквозь некрепкий утренний сон он почувствовал плеск ледяной воды в лицо. Противные ручейки, деловито журча, заползали в уши и за шиворот. Эльф несколько раз вяло отмахнулся, пробурчав что-то на тему «люблю грозу в начале мая», и натянул одеяло до макушки. Журчание воды немедленно прекратилось, зато раздался возмущенный вопль: «Мое одеяло не трожь, гад!!!» Голос был до боли знакомым, равно как и безжалостная длань, рванувшая одеяло прочь. Финрод приоткрыл левый глаз и увидел нависшего над ним разозленного Черного Майя с чайником в одной руке и мокрым одеялом – в другой.
- Доброе утро, – прошипел он, ставя чайник на пол рядом с диваном.
- О, Тху! – просиял заспанный эльф. Но тут же резво вскочил, сграбастал чайник, и с жадностью заблудившегося в пустыне присосался к жестяному носику.
- О, вода!!!
Пока величество спешно восполняло недостаток влаги, Гортхауэр встряхнул мокрое одеяло, критически осмотрел его со всех сторон, ругнулся и куда-то унес. К тому моменту, когда хозяин возвратился, его гость, уже полностью пришедший в чувство, сидел с ногами на диване, и морщась, подозрительно ощупывал на шее рану неизвестного происхождения. Тху наблюдал за ним чуть ли не с умилением.
- Ну и как? – скрестив руки на груди, язвительно вопросил Черный Майя. – Водички больше не хочется? Трубочку? Кровушки?
- Ка… какой кровушки? – опешил Финрод.
- Моей, Инголдо, моей! – оскалился его собеседник. – Той, которую ты у меня за двести лет не допил еще…
Фелагунд глубоко задумался. Еще раз потрогал укус на шее.
- Я тебя что – тоже вчера укусил? – недоверчиво покосился он на друга.
- Почему «тоже»? – не понял Майя.
Вместо ответа Финрод предъявил свежие следы клыков в вырезе рубашки и отчего-то густо покраснел до кончиков ушей. До таирни дошло.
- Ах, так ты еще и ничего не помнишь? – гадко ухмыльнулся он, потирая ручки. На секунду им овладело невыносимое желание отомстить блудному величеству за все его похождения и, воспользовавшись его амнезией, рассказать о вчерашнем вечере какую-нибудь пакость погаже. Но Финрод выглядел таким растерянным и подавленным, что Гортхауэр проникся чем-то, отдаленно напоминающим сочувствие.
- Ну-ка, покажи… – сощурился он на укус. И, помолчав немного, категорично заявил: – Не, не мой прикус.
- А… чей? – Финрод смутился еще больше.
Гортхауэр выругался на ах’энн и вкратце изложил беспамятному сыну Финарфина последовательность событий трехдневной давности, с того самого момента, как государь Фелагунд выиграл на орочьем празднике Сулху-ар-бан самый важный турнир… Гортхауэр, разумеется, не мог знать многих подробностей, зато, судя по багровому от смущения лицу эльфа, их-то как раз тот вспомнил самостоятельно. Это настолько его потрясло, что трезвая голова отказалась мириться со своим содержимым. Хозяин замка не стал спорить, а проявил понимание и шустро смотался до погреба. Полчаса спустя повеселевший и расслабившийся Финрод сменил пятнисто-бурый цвет лица на равномерно бледный. Тема падения нравов среди эльфийской аристократии старшего поколения была немедленно забыта и больше за столом не поднималась, а еще пару кубков спустя, эльф выбрался из-за стола и куда-то убежал. Вернулся он с увесистой стопкой исписанных листов и хозяйской лютней. Плюхнувшись обратно на диван, Финрод выдержал многозначительную паузу, и, хитро ухмыльнувшись, сказал:
– Помнишь, ты как-то раз интересовался, что я все время пишу?
Черный Майя, в отличие от своего друга, встряхивать ушами не умел, поэтому ограничился заинтересованно поднятой бровью. Видимо, начинающий менестрель не ожидал столь скромной реакции – ему представлялось, что Тху должен был бы преисполниться благоговейного трепета пред поэтическим даром непризнанного творца, причем желательно – с ахами, охами и падением ниц. Как все поняли, ничего подобного не произошло. Вздохнув, разочарованный Фелагунд буркнул недружелюбно:
- НУ вот. Это оно самое и есть. Даже вроде как готово.
Снова та же реакция: неуловимое движение брови над краем запрокинутого кубка. Государь начал тихо закипать.
- Так тебе показать или нет?!
Гортхауэр отлип от вина. Поставил кубок на пол. И лишь затем непонимающе посмотрел на друга.
- Ну, конечно показывай! Ну, ты, Инголдо, даешь! Я все жду и жду, прямо извелся от любопытства весь за четыре-то года, а ты все ухмыляешься загадочно, да в библиотеке торчишь. Не тяни кота за хвост, давай уже, приоткрой завесу мрака!