- Иллюзия? – тихо переспросил Сотворенный, отбрасывая со лба непослушные пряди, вечно выбивавшиеся из хвостика на затылке. – Называй как хочешь, но будь готов к тому, что все мы – тоже чья-нибудь иллюзия. В основе всего сущего лежит идея, просто творцы бывают сильными и слабыми. Так что между бумажной фигуркой и настоящим журавлем разница не столь уж велика.
И он неожиданно подмигнул гостям.
После следующего бокала, разговор вернулся к прежней теме. Завладевший хозяйской лютней Финрод спел пару песен Даэрона: все это время таирни морщился и потягивал коньяк, чтобы ненароком не съязвить по поводу текстов. Когда именинник, наконец, выдохся и отвлекся на то, чтобы промочить пересохшее горло, лютней завладела Йолли.
- Я хотела бы спеть одну песню, – просто сказала она. – Это не мое сочинение, просто мне она очень нравится. И как раз про журавлика… пусть это будет песня для Финрода, – улыбнулась она и запела.
Похожий на колокольчик голос звенел под кронами деревьев, и вторил ему перезвон струн. Сотворенный обратился в слух, глаза его становились все шире, а к последнему куплету и вовсе напоминали донышки двух бутылок: Йолли пела песню Тинувиэль из Дориата!
- Откуда ты знаешь эту песню? – был первый вопрос Гортхауэра, когда Йолли допела и поставила инструмент на землю. – Где ты слышала ее?
Девушка удивленно приподняла брови.
- Хм… вообще-то я думала, что ты тоже ее знаешь. Это ведь песня моего народа… Неужели позабыл?
Таирни хмыкнул.
- Да, пожалуй…. Хм, ну надо же – действительно, совсем из головы вылетело! – он хлопнул себя по лбу. – Прошу прощения!
И, ухмыльнувшись до ушей, поднял кубок:
-Надо срочно подогреть память!
На этот раз и Йолли последовала примеру остальных, сделав первый в жизни глоток «Пламени творения». Напиток оказался невыносимо крепким, лазурные очи вмиг наполнились слезами, и девушка, схватив салфетку, принялась их вытирать. Финрод услужливо передал своей даме половинку сочной груши. После стремительного уничтожения оной, девушке полегчало. Всем прочим – тоже.
Со всеобщего молчаливого согласия инструмент перешел к Гортхауэру. Таирни долго думал, что бы такого спеть, но на ум, как назло, кроме песен Тинувиэль, ничего не приходило. Зная об отношении Финрода к фолк-року, Черный Майя решил не портить эльфу праздник. Он долго перебирал послушные теплые струны, бездумно извлекая аккорд за аккордом.
- А знаете, – негромко сообщил он гостям, – я однажды задумался над тем, что же происходит с поэтами и менестрелями после смерти. Со смертными, я имею в виду… И тогда мне пришло в голову, что смерть для них должна быть чем-то вроде приглашения на генеральную репетицию Второй Музыки Айнур. Во Втором хоре – Хоре Конца Времен – будут петь Младшие Дети Эру, это общеизвестно. Ну, а кто сумет сделать это лучше менестреля? – улыбнулся Черный Майя, продолжая перебирать струны. – И эту песню я хотел бы посвятить той, что ушла от нас… нет, не так! – просиял Гортхауэр и упрямо тряхнул головой, – Той, что уехала на гастроли в Чертоги Мандоса. Тинувиэль из Дориата…
И Майя запел:
Поэты рождены из звездной пыли,
Так нисходя во мрак житейских бурь
К нам во плоти являются живые
Аккорды древней Музыки Айнур.
Увенчанные золотом заката,
Не променяв свободу на дворцы,
Как встарь, дорогой снов бредут куда-то
Бессмертных песен смертные творцы.
В холодных снежных северных столицах
И в солнечных портовых городах,
Они себя раздарят по крупицам,
Талант не продавая никогда.
Они уходят за пределы Арты
На взлете славы, в неурочный час,
Поэты, менестрели, музыканты –
Всю жизнь свою прожившие для нас.
Пусть мир совсем не тот, каков был прежде,
И в бездну моря канул Дориат,
Как прежде слышен тихий голос нежный,
Как прежде струны у костров звенят.
В оранжевой футболке с алой руной,
И с черной лютней, да наперевес,
Возникнет у костра в ночи безлунной,
Дух той, чьи песни пели птицы здесь.
Она со сцены зал окинет взглядом,
Взмахнет рукой, отбросит челку с глаз
И до конца концерта будет рядом
Как будто и не покидала нас.
Пусть век ее и был, увы, недлинным,
И не был путь похож на торный тракт –
Когда концерт – всей жизни половина,
Вторая половина – лишь антракт.
И Первая безумная Эпоха,
Чьи битвы в песнях славит менестрель,
Достойна называться без подвоха
Эпохой Лютиэн Тинувиэль!
Песня закончилась. Гортхауэр молча опустил лютню на землю и обвел глазами сидящих за столом друзей. Сгущался вечер, но даже в темноте были заметны две светлые дорожки слез на щеках Йолли и задумчивый взгляд Финрода. Мерцали чародейские огоньки в ветвях старой яблони, их живые блики дрожали в хрустале и на кончиках серебряных вилок, бросали цветные отсветы на белоснежную скатерть.
- Ну, – длинная, обтянутая черным шелком рука Сотворенного потянулась к бутылке. – Чего загрустили? Расстроил? И тебя, Финарфиныч, тоже? Ну, извините меня, извините, само вырвалось… Короче, выпьем за то, чтоб мне лютня в руки больше не попадала, идет? – хохотнул он. – Ну, кому чего наливать?
- Твоя? – вместо ответа спросил Финрод. Майя вскинул бровь, пожал плечами