Байки доктора Данилова 2

Продолжать расспросы при таком ответе было невозможно и негуманно. Зачем уточнять? Ведь и так все ясно. Если человек не развивает тему, значит, так ему лучше. Да и окружающим тоже лучше. Это пациентам можно бодрым голосом нести пургу про чудеса химиотерапии и прочее разное обнадеживающее. С коллегами все гораздо сложнее. «Сколько осталось?.. Ну-ну… Ты это, держись…». Полный мрак, короче говоря.

Только диспетчер Мамалыгина осторожно спросила:

— Совсем все плохо, Леша?

— Совсем, — вздохнул Сидоров. — Полный песец и два соболя с горностаем в придачу.

Полный песец — это уже очень плохо, а два соболя с горностаем в придачу — хуже некуда. Всем стало ясно, что счет идет не на месяцы, а на недели.

Коллеги начали всячески беречь Сидорова. Водитель с фельдшером не давали ему касаться носилок, фельдшер таскал всю аппаратуру, включая и кардиограф, который традиционно положено носить доктору (если таковой на бригаде есть). Старший фельдшер Михайлова, которую за глаза звали Цербершей, после пятиминутки убила всех наповал — подошла к Сидорову, протянула листок бумаги и сказала:

— Напишите мне, пожалуйста, какие дни вам в следующем месяце ставить.

Слово «пожалуйста» от Церберши раньше слышали только в связке: «идите на х…, пожалуйста, и не мешайте мне работать».

— Ах, ставьте что хотите, — ответил Сидоров. — Мне все равно.

Где-то через три месяца Сидоров пришел к заведующей с заявлением об увольнении.

— Зачем увольняться? — удивилась заведующая. — В вашем-то состоянии! Если вам тяжело работать, возьмите больничный. Все же какие-то деньги получите.

— Мне работать не тяжело, мне жить тошно, — выдал Сидоров. — Как только подумаю, что больше не приду на подстанцию, не сяду в машину, не поеду на вызов… Но что поделаешь? Не все в этой жизни зависит от наших желаний. Может, оно и к лучшему? Как вы считаете, Анеля Петровна?

Сердобольная заведующая разрыдалась. Сидоров начал ее успокаивать и в ходе этого процесса вдруг открылась правда. Оказывается, не было никакой болезни. Была подруга, которая залетела и поставила вопрос ребром — женись, паразит. Чувство ответственности не давало Сидорову возможности увильнуть от предстоящего бракосочетания, а интуиция подсказывала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Вдобавок подруга настаивала на том, чтобы Сидоров перешел со «скорой» в больницу, в которой ее мать заведовала физиотерапевтическим отделением. Стационар, мол, это престижно и перспективно, а «скорая» — дыра дырой. На любые возражения Сидорову отвечали угрозой выкидыша на нервной почве.

Проводы Сидорову устроили знатные. Всего было с избытком — и добрых слов, и крепких напитков. Покидая подстанцию, Сидоров споткнулся на пороге, упал и слегка расшиб лоб. Пришлось вернуться в диспетчерскую для оказания первой помощи.

— Вернется. Скоро. Железная примета, — сказали все.

Сидоров вернулся уже через шесть месяцев, разведенным алиментщиком. Семейный быт убил чувство ответственности и все прочие способствующие браку чувства. Опять же и угроза выкидыша после родов исчезла.

— И стоило огород городить? — подкалывали коллеги.

— Надо же разок попробовать, — смеялся Сидоров, — чтобы больше никогда-никогда.

Пленительная красота эвфемизмов

Известный кардиохирург N имел привычку уединяться в кабинете с симпатичными дамами из своего рабочего окружения. Иногда его на горячем ловила жена, приходившая в клинику якобы по какому-то поводу, а на самом деле для того, чтобы обломать супругу очередное интимное удовольствие.

Всякий раз при этом говорилось одно и то же:

— Как ты мог?! — негодовала жена. — Как тебе не стыдно?! Ты же маминой могилой клялся, что больше никогда не будешь мне изменять!

— Милая, но разве это измена? — удивлялся муж. — Где ты видишь измену? Измена — это когда ужин при свечах, вино, шелковые простыни, поездки на море и прочая романтика. А это называется: «напряжение быстренько снять». Ты, пожалуйста, одно с другим не путай, договорились?!

Безусловный рефлекс

За глаза доктор Тимошин называл свою жену «вороной» и никак иначе. В телефонных беседах с женой — «милой» и «солнышком».

— В постели не путаешься, Жора? — подкалывали на подстанции.

— Как можно?! — искренне удивлялся Тимошин. — Это же безусловный рефлекс!

Роковые кружева

«Сдавшись», то есть — передав все рабочее имущество следующей смене и позавтракав (стакан горькой и бутерброд с колбасой), доктор Коршунов по привычке заглянул в комнату отдыха врачей, чтобы проверить, не забыл ли он там чего ценного.

Своего забытого не нашел, но увидел на полу черные кружевные трусы, на вид — явно дорогие, «парадно-эротические». По традиции все забытое на подстанции сдавалось в диспетчерскую. Придумав на ходу небольшое шоу, которое он устроит со своей находкой, Коршунов сунул трусы в карман джинсовой куртки и направился в диспетчерскую.