Байки офицерского кафе

— Достать! — приказал Зоро.

— Нет! — жалобно выдавил солдат.

Зоро все понял. Не зря же его назначили замполитом батальона.

— Солдат! Посмотри на мои белые руки! — начал Зоро тоном гипнотизера.

— Я их смазываю французскими кремами. Понюхай, как они пахнут! Это запах дорогой французской парфюмерии.

После этого совершенно неожиданно ни для кого Зоро зачерпнул рукой свежего солдатского дерьма и влепил им солдату в лицо.

— Достать!!!

Потрясенный солдат безоговорочно запустил руку в «очко» и достал утраченную флягу.

В этом весь Зоро. Наверное, в этом секрет его продвижения по службе.

Если кто-то не понял, подумайте.

Чина

Слово мужчины

Во времена моей службы на Кавказе был у нас в части офицер, который запомнился мне, в первую очередь, своей внешностью. Нет, он не был высоким и стройным красавцем, которые раньше служили в кавалергардах. Как раз наоборот. Азербайджанец Чингиз Гасымов был маленьким, кривоногим и пузатым. Под его «орлиным клювом» на верхней губе топорщилась тонкая полоска коротко постриженных усов. Щеки постоянно покрывала быстро отрастающая щетина. Если бы не форма офицера-десантника, то он ничем бы не отличался от своих собратьев, во множестве торгующих на наших рынках. О форме надо сказать отдельно, ибо она являла собой редкий гибрид смеси армейского шика и убожества. На голове его красовалась не обычная фуражка, которую выдают офицерам со склада, а фуражка, шитая на заказ. В нашей стране было немного военных ателье, где шились головные уборы. Их продукция заметно отличалась друг от друга. Наиболее почитаемой в воздушно-десантных войсках была «тулка», знаменитая высокой тульей. Московские фуражки шились по генеральскому фасону, севастопольские — на морской, капитанский манер. То есть всем им было присуще что-то местное.

У выпускника бакинского училища, безусловно, была «бакинка» — некая смесь капитанской фуражки и азербайджанской кепки-«аэродрома». Причем после того, как на ней кто-то несколько раз посидел, сходство с бакинской кепкой усилилось. Из-за солидного живота пояс ушитых форменных бриджей провисал в районе гульфика. Рубашка же, неспособная объять необъятное, наоборот, приподнималась в том же месте, открывая взорам окружающих фрагмент грязно-белой майки, а иногда и волосы того живота.

Кривизну ног подчеркивали глаженые сапоги. Для несведущих в таких тонкостях поясню. У армейских щеголей высшим шиком считались хромовые сапоги, шитые на заказ. Роскошь эту могли позволить себе немногие. Но если обычные хромочи обильно смазать сапожным кремом и прогладить утюгом, то они приобретали вид генеральских сапог, отливающих глянцевым блеском и имеющих минимум складок. Именно такие сапоги, но на высоком, точеном каблуке носил лейтенант Гасымов, которого все звали просто Чина.

Начальник штаба бригады, майор Манченко, недавно окончил академию имени Фрунзе и, в отличие от Чины, являл собой пример подтянутости. Человеком он был резким в суждениях и решительным в поступках. Тезка Айтматова, прибыв в часть откуда-то из пехоты, успел наслушаться от старожилов о крутости начштаба и поэтому боялся его как огня. Но, как ни избегал Чина встречи с начальником штаба соединения, она не могла не состояться.

Это случилось, когда командиры групп бригады находились на сборах.

Перед обедом проводилось занятие по физподготовке, в ходе которого молодые офицеры лихо работали на гимнастических снарядах, красуясь друг перед другом. Нечем похвастаться было лишь Чине. Находясь чуть в стороне, Манченко наблюдал за офицерами.

Когда занятие окончилось, офицеры стали одеваться. Все разошлись на обед, а наш герой почему-то замешкался, приводя себя в порядок. Застегнув ослабленный галстук на вечно расстегнутом воротничке рубашки, Чина предстал перед начштаба во всей своей «красе». Уже недовольный уровнем физической подготовки лейтенанта Гасымова, Манченко был потрясен его выправкой.

— Эй, ты! Урод! — зарычал он. Чина недоуменно посмотрел по сторонам, в поисках того, кому адресованы эти обидные слова. Рядом никого не было.

— Это ви мнэ? — недоуменно спросил он. От волнения его акцент усилился.

— Тебе! Тебе! — продолжал реветь покрасневший от негодования Манченко. — Ко мне!

И тут, видимо, Чина понял, что перед ним не кто иной, а предмет его постоянных страхов. Однако, вместо того, чтобы подойти к начальнику, как положено и доложить о том, что «лейтенант Гасымов по вашему приказанию прибыл», Чина стал приближаться к начальнику каким-то крадущимся шагом, зачем-то по-балетному выворачивая носок. При этом он немного изогнулся вправо, а голову чуть наклонил влево. Грозя при этом указательным пальцем и почему-то сразу перейдя на «ты», он произнес:

— Товарищ майор, если ти менья сейчас ударищь, то я за сэбя нэ отвечаю! Даю слово мужчины!

Манченко был сражен такой реакцией подчиненного на его вызов. Рот его открылся, но сказать он не мог ничего. Однако Чина продолжил:

— Я… буду жаловаться в партийную комиссию!

Негодование, овладевшее первоначально начальником штаба, сменилось брезгливостью.

— Вон отсюда! — презрительно бросил он.