А дело все в том, что вселенная объектов народного пропитания в то время, что в Гане, что во всех соседних странах, выглядела практически идентично, ровно пополам кошельками едоков разделенная. Обладателям пухлых портмоне пищевая индустрия предлагала изысканное разнообразие мировых кухонь в утонченных, насколько это возможно в условиях Африки, интерьерах ресторанов почти «только для белых». Тут тебя и индийскими изысками со специями порадуют, и разного рода европейскими «вкусняшками» от всей души за твои деньги угостят, и огромных ломтей мяса, техасским кулинарам уподобляясь, на углях в разной степени прожарки для тебя приготовят. Все что захочешь – только плати. Ну а потому как обладателей тугих кошельков было не так уж и много, то и заведений такого качества, понятное дело, было наперечет. Средний класс, который мог бы себе позволить сетевые заведения быстрожрачки или немногим более качественные ресторанчики средней руки, в тот момент на этой части глобуса только начинал зарождаться, и потому ни «маков», ни «кингов», ни иных иже с ними там было не сыскать. Основная же масса народонаселения не то что кошельков не имела, она, эта масса, деньгами даже на сам кошелек не обладала, но покушать все ж таки любила и периодически это проделывала. Не меньше одного раза в день на брата проделывала.
Вот как раз в расчете на удовлетворение потребностей таких непритязательных едоков, способных сожрать много, но заплатить исключительно мало, основная масса общепита и выстраивалась. Такое заведение в архитектурном облике своем обычно имело небольшой навес из ржавой жести или свежих пальмовых листьев, под которым в давно не мытом казане с пальмовым маслом, помнящем еще дедушку нынешнего императора всех ашанти, на потребу страждущим поочередно жарились курица, рыба и те самые индюшачьи гузки. Также обязательным в таком «рЭсторане» был мангал. Ну как, мангал… Две здоровенные каменюки или пара строительных блоков, между которыми полыхали жаром угли, заметьте, из красного дерева. На каменюках располагалась старенькая металлическая решетка, густо обросшая жиром, и на этой самой решетке так же поочередно жарились и шашлычки из дешевой козлятины, и большущие куски плантана и батата, и все та же неизменная рыба. Тут же можно было заказать чего-нибудь попить, и вам за бесценок выдавали небольшой полиэтиленовый пакетик, наполовину наполненный водой из-под крана и крепко завязанный узлом поверху. Нахлынувшая жажда утолялась незамысловато: нужно было прокусить дырочку в углу пакетика, и мокрая жидкость текла к вам в рот к вашему же удовольствию. При этом стоимость такого ланча была настолько доступной для каждого вокруг без всяких исключений, что даже Слону, истинному уничтожителю калорий и шредеру бюджета «на еду», пары сотен долларов хватило бы на год ежедневного обжиралова в таком заведении. Я вам больше скажу, время от времени Дима со Слоном в таких харчевнях обедали, не смущаясь ни качеством пищи, ни повальным любопытством окружающих народных масс, тремя кварталами сбегающихся посмотреть на то, как белый человек «нормальную» еду кушать изволит. Таких «Трех пескарей» африканского разлива в Кот-д’Ивуаре, так же как и по ганским улицам, поразбросано было множество, и отличались они от ганских только тем, что дородная mammy, кашеварящая в Гане, в Кот-д’Ивуаре превращалась в не менее дородную m’man, а на ящике из-под чая, служащем и прилавком, и кассой, и разделочным столом, вместо привычного «tea» было написано «thé». Вот и вся разница, вот и вся недолга.