Байки служивых людей

Этот рекламный ход неожиданно привлек массу покупателей, и в мгновение ока у Кириллова разобрали все значки. Успели наварить и мы с «сундуками» — свинтив прямо с кителей свои нагрудные знаки и комсомольские значки, мы получили еще по несколько фунтов. Кириллов заработал что-то около ста тридцати фунтов.

И мы, продав Родину, пошли по городу. А «сундуки» после продажи Родины остались ее пропивать.

* * *

На следующий день весь личный состав построили на палубе. После того как мы сыграли что-то бодрое, выступил командир похода. Ему было плохо. Морально и физически. Он сказал, что мы ведем себя очень ху... нехорошо. Что мы позорим, мать вашу... в смысле нашу мать — родную страну. Что ему стыдно, но он будет вынужден по возвращении в Кронштадт вызвать на корабль таможенников. Потому что все мы совершенно опиз... обнаглели и тащим на борт такое количество вещей, что осадка корабля превысила допустимую. Он сказал, что мы не должны уподобляться челнокам, да и х... с нами. И дайте-ка попить, сынки, чего это у вас там, «Кока-кола»?..

После этого нам объявили разнарядку на выход в город:

— Первая рота.. экскурсия на военно-морскую базу!

— Вторая рота... в оперу! Вы, бля, из города культуры все-таки!

— Оркестр! В город по пятеркам!

Мы возмутились. Лично мне возможность побывать в местной опере, которую я представлял чем-то вроде «Ла-Скала», казалась подарком судьбы, который у нас безжалостно отнимали. Поэтому я вопил больше всех:

— А мы из какого города? Кадеты поедут в оперу, а мы — оркестр — пойдем по магазинам?!

Рядом шумно заныла вторая рота:

— Ну, бля, привалило... Чего мы там не видели в опере этой вонючей?

Начальство покашляло и, видимо, поняв, что сморозило что-то не то, вежливо заявило.

— Да подавитесь! Оркестр — в оперу!

Когда нам раздали билеты и мы торжественным маршем почесали в местный муниципалитет, я постарался вести себя как можно незаметнее. Потому что сразу перевел текст на билете: «Только сегодня! Единственный концерт европейского турне! В концертном зале муниципалитета Корка — звезды советской оперы!!!».

* * *

В последний вечер перед отходом домой мы устроили концерт прямо на палубе. Мы играли три часа. Играли все, что знали, показывали все, на что способны, выкладывались на полную катушку. Ирландцы ревели от восторга, и, когда всех желающих пустили на корабль, они совершенно неожиданно завалили нас живыми цветами. Старпом по громкой связи хрипло скомандовал'

— Личному составу — начать братание!!!

Что следовало делать по этой команде — никто не знал. Мы, во всяком случае, продолжали играть, и все, что происходило на корабле, вполне могло называться «братанием».

После концерта оркестр выпустили на берег в последний раз. Все магазины были уже закрыты, да и деньги потрачены. Поэтому мы спокойно отправились просто прогуляться. Наказать нас за пьянство запретом выхода с корабля уже никто не мог. Поэтому мы спокойно направились в паб. Причем все — в один.

Там мы вдоволь попили, поели и попели. И там же мы потеряли Леху Штырева.

Это был настоящий скандал. Причем международный. Леха потерялся не сразу. Поначалу он все время был на глазах и упивался «Гинессом» с обычной скоростью. Потом мы видели его в объятиях какого-то бородатого рокера в диковинной для нас тогда куртке с вышивкой «Харлей Дэвидсон». Рокер старательно заливал в Леху какой-то напиток. Затем Леха не без труда занял небольшую сцену и, поводя своим огромным носом, хмуро заявил:

— Тут мы с Джеком. Вывели русско-ирландское ругательство.. Оглашаю: «фак-н — ёбтыть»!

Паб взорвался аплодисментами. Возможно, снесенный звуковой волной, а может, сам по себе — Леха рухнул куда-то вниз. И больше его никто не видел. Даже после тщательных поисков.

Разумеется, мы тоже были «хороши». В смысле — «плохи». Но в самом скором времени нам предстояло стать еще «хуже» — пора было возвращаться на корабль.

Мы решили еще немного потянуть время. Ко мне подошел какой-то тип в роскошном джинсовом костюме и, как ребенок к конфетке, потянулся к моим часам. Часы эти были с историей — мой дедуля выдал их мне, предварительно достав из каких-то закромов, покрытых многовековой пылью.

Дело в том, что знающие люди нас предупреждали, что все русские часы, особенно механические, хорошо продаются на Западе. Но какие-то все равно нужно задекларировать и предъявить по возвращению. Поэтому я и попросил деда выдать мне в долг какие-нибудь завалящие часики. Дедуля у меня был человеком, как бы это сказать... бережливым. Потому выдал он мне страшное старье с 24 камнями и надписью «Москва-80». На эту-то плоскую шайбу размером в полруки, с неработающими секундомером и календарем, железно опаздывающую в час на пару минут и с пачкающим руку браслетом, короче, вот на это дерьмо и запал джинсовый ирландец.