Бакарди и долгая битва за Кубу. Биография идеи

Однако в родном городе Бакарди Амелия обнаружила, что к ее семье по-прежнему относятся с большим уважением. Когда она посетила участок Бакарди на сантьягском кладбище Санта-Ифигения, то обнаружила, что за могилами тщательно ухаживают.

Памятник Эмилио Бакарди — черный полированный гранитный обелиск на пьедестале – был в прекрасном состоянии. Участок газона вокруг тщательно подстригли и обнесли черной кованой оградой. Могила дедушки Амелии, сына Эмилио Факундо Бакарди Лая, была такой же ухоженной. Белую мраморную колонну в изголовье могилы венчал бюст Факундо, изображавший его в возрасте лет сорока (он умер молодым). Кто-то снял стальные очки, закрепленные когда-то на каменном лице, но в целом монумент остался нетронутым.

Кроме того, Амелию очень порадовал визит в городской музей, который основал Эмилио Бакарди в бытность мэром Сантьяго — это было пышное здание в стиле неоклассицизма с коринфскими колоннами. Амелия знала, что коммунисты не закрыли музей и его по-прежнему называют «Museo Bacardi», но никак не ожидала, что он настолько хорошо работает. Однажды днем, оказавшись у входа вместе с Робертом, она между прочим намекнула смотрителю, кто она такая. Смотритель пришел в необычайное волнение и позвонил директору музея Хосе Ольмедо домой, и директор тут же примчался, чтобы устроить супругам индивидуальную экскурсию. Амелия сказала ему, что хочет взглянуть всего на «несколько экспонатов», которые запомнились ей с тех пор, как она бывала в музее маленькой девочкой.

Отец и дед Ольмедо до революции работали у Бакарди на производстве рома и пива, и он рассказал Амелии, что они всегда почтительно отзывались о ее родных.

Директор музея был глубоким знатоком истории Сантьяго, мог наизусть перечислить все достижения Эмилио на посту мэра и радовался, что наконец-то может похвастать своими знаниями перед благодарными слушателями. Нарушать правила на Кубе крайне непросто, но тем не менее Ольмеда заверил Амелию и Роберта, что покажет им в музее все, чего они только ни пожелают, и что можно не обращать внимания на таблички «Руками не трогать».

— К вам они не относятся, — сказал он.

* * *

В старости Фидель Кастро стал еще более несгибаемым. Вероятно, он опасался, что реформы, которые он так неохотно проводил после краха социалистического лагеря, создадут условия для того, чтобы его революция обратилась вспять. В 1995 году он жаловался, что «любая попытка открыться — это риск для нас», и в последующие несколько лет отменил многие из своих прежних реформ. Возможности для создания индивидуальных предприятий снова были ограничены, и Кастро сделал дальнейшие инвестиции иностранного капитала в кубинские предприятия настолько невыгодными, что к 2001 году они составили всего лишь около сорока миллионов долларов — меньше, чем за любой год начиная с 1993. В то же время он предпринял меры для ограничения любой политической активности, которая потенциально способна подорвать его правление. Когда правозащитник Освальдо Пайя в 2001 году стал собирать подписи под петицией, призывающей Национальную ассамблею Кубы расширить гражданские свободы, Кастро ответил на это собственной кампанией по устрашению. Кубинцев по всей стране заставляли подписать декларацию о том, что однопартийная социалистическая система должна быть «неприкосновенной», и после этого ассамблея внесла в конституцию специальную поправку, где говорилось именно это. Через год Кастро приказал арестовать семьдесят пять известных диссидентов, правозащитников и независимых журналистов, после чего над ними были устроены суммарные процессы, и они были приговорены к длительным тюремным срокам — якобы за сотрудничество с американским правительством. Это были самые масштабные репрессии оппозиционного движения на Кубе за четыре десятилетия. Арест диссидентов лишил Кастро важной поддержки на Западе, но он все равно пошел на это, потому что нашел нового стратегического союзника в лице нефтяного автократа Уго Чавеса. К 2005 году Чавес переправлял на Кубу более чем девяносто тысяч баррелей нефти в день — в год эта субсидия составляла почти два миллиарда долларов.

После первоначального всплеска энтузиазма по поводу возможности инвестиций на Кубе иностранные предприятия все сильнее убеждались, что рассчитывать на прибыль на острове не приходится. Все жаловались на несоблюдение законов и контрактов.

Независимого судопроизводства на Кубе не было, поэтому если предприятия обнаруживали, что с них взимают незаконные налоги, нарушают контракты, неправильно применяют подзаконные акты, обращаться за апелляцией было некуда. Нельзя было уйти от простого факта — Куба по-прежнему оставалось диктатурой, где власти относились к иностранцам крайне подозрительно и считали необходимым следить за каждым их шагом.