Bakemonogatari (Vol. 1)

Также под напором отца дав слово никогда не видеться с матерью, дочка думала — если мама так ненавидит папу, которого так любила, то не стала ли она ненавидеть и дочку? Если нет, то почему она поклялась в таком? Если полу-против воли, то что же оставшаяся половина? Но она должна спросить об этом и себя. Она тоже дала слово никогда не видеться.

Вот так.

Хоть она и её мать.

Хоть она и её дочь.

Их отношения не смогли продлиться долго.

Против воли или нет, данное слово уже не вернуть. Дочка осознала, что бесстыдно грустить лишь о себе самой, и научила её этому не кто иная, как её мать.

Забрал отец.

Сменила фамилию матери.

Но эти мысли никуда не исчезли.

Не исчезла и грусть.

Время, когда все одинаково добры.

По-жестокому добры.

Прошло время, дочке уже одиннадцать лет.

Она была поражена.

Дочка больше не помнила лица своей мамы, но это не значит, что она не могла его вспомнить. Она с лёгкостью могла вызвать в памяти это лицо. Однако дочку уже не была уверена действительно ли оно принадлежит её маме.

С фотографиями тоже самое.

На фотографиях матери, сохранённых в тайне от отца, дочка не узнавала в сфотографированной женщине свою маму.

Время.

Ни одна из этих мыслей не исчезла.

Ни одна.

Поэтому...

Дочка пошла встретиться с мамой.

Во второе воскресенье мая того года.

В День матери.

Естественно отцу об этом она не сказала и предупредить маму заранее не смогла. Дочка ничего не знала о нынешней жизни своей мамы. И...

А если мама ненавидит её?

А если дочка помешает ей?

А может, мама и вовсе забыла о ней?

Она волновалась.

Если честно, дочка никому, даже близким друзьям, не сказала о том, что идёт встретиться с мамой, и потому в любой момент могла бросить всё и вернуться домой.

Встретиться.

Она старательно собрала волосы и до отказала заполнила любимый рюкзак тем, что напоминает о прошлом, надеясь порадовать маму. Крепко сжала в руке блокнот с адресом, чтобы не заблудиться.

Но.

Дочка не смогла дойти.

Не смогла дойти до дома своей мамы.

Что произошло?

Что случилось?

Правда, что же?

Сигнал светофора был зелёный...

— Эта дочка — я, — призналась Хачикудзи Маёй.

Нет, это скорее исповедь.

Только это пришло мне в голову, когда я глядел на её извиняющееся лицо, готовое в любой момент разлиться слезами.

Я посмотрел на Сендзёгахару.

Выражение её лица не изменилось.

И правда никогда не выказывает эмоций.

Хотя вряд ли она ничего не чувствует сейчас.

— С тех пор... ты так и не нашла дорогу?

Хачикудзи не ответила.

Даже не посмотрела на меня.

— Тот, кто не может дойти до своей цели, мешает вернуться другому. Хоть Ошино-сан и не подтвердил это, но, возможно, это словно дух, привязанный к месту смерти. Простецкое объяснение. Дорога, по которой идёшь, и дорога, по которой возвращаешься, путь туда и путь обратно. Обход паломника. Это и есть Хачикудзи.

Заблудшая корова.

Поэтому заблудшая корова, а не заблудящая.

Поэтому только так.

Да, странность, которая потерялась сама.

— Но улитка...

— Поэтому, — безэмоционально втолковывала Сендзёгахара. — По-видимому, она стала улиткой после смерти. Ошино-сан не говорил о духе, привязанном к месту, но он сказал «призрак». Не думаешь, что это то и значит?

— Но...

— Но думаю, она отличается от обычного призрака. Не такая, какими мы обычно представляем призраков. И от краба тоже отличается...

— Это...

Но, да... Её называют коровой, но коровой она не является, зовут улиткой, но улиткой её форма не ограничивается. Сама суть странности принята по ошибке.

Имя отражает суть.

Сущность.

«Не всё, что ты видишь, истинно, как и наоборот, не всё истинно, что ты не видишь, Арараги-кун»

Хачикудзи Маёй.

Хачикудзи потерявшаяся.

«Маёй» изначально понималось как распустившиеся уток и основа, поэтому «紕» пишется с радикалом «нить» слева, также это означает и злобу мёртвых, которым помешали упокоиться. Ну, кандзи «宵» само по себе есть «вечер», то есть время сумерек, и означает так сказать, «колдовское время», к тому же кандзи «真», добавленный спереди, становится довольно редкой отрицательной приставкой, «真宵», то есть «глубокая ночь», вот так понемногу и пришли к архаизму, обозначающему два часа по полуночи, что самая ни на есть глухая ночь. Корова, улитка или же кукла... Однако это прямо как сказал Ошино...

Разве это не тоже?

— Но... ты правда не видишь Хачикудзи? Она же вот, здесь...

Я взял потупившуюся Хачикудзи за плечи и с силой поставил напротив Сендзёгахары. Хачикудзи Маёй. Прямо здесь, я коснулся её. Чувствую тепло её тела, ощущаю мягкую кожу. Если посмотреть на землю, она даже отбрасывает тень. И когда она меня укусила, было больно...

Было же весело, когда мы говорили.

— Не вижу. И не слышу.

— Но ты же...

Нет.

Не было.

Сендзёгахара же сразу сказала.

«Ничего не вижу»

— Я видела только, как ты что-то бормотал перед стендом, а потом задвигался словно в пантомиме, Арараги-кун. Я совершенно не понимала, что ты делаешь.

Если бы спросила.

Да, тогда я бы всё ей объяснил. А, вот оно что, потому-то Сендзёгахара и не взяла блокнот с адресом.

Не видела ничего, что могла бы взять.

Не было его.

— Но ты могла бы сказать...