Ещё один повод для конфликта — пресловутый курс латыни, который кантор не ведёт сам, а передоверил заместителю за кругленькую сумму в 50 талеров. Это сильная головная боль для Баха, поскольку заместитель часто находится в отлучке. Уже в феврале 1724 года он пожаловался на это магистратам. В результате Баху часто приходится брать эту работу на себя и помимо надзора, обучения музыке и религии самому давать уроки. Потенциальные соперники, должно быть, радовались, что на кантора, чьему таланту они завидовали, есть повод жаловаться. Дело с замещением так и не уладилось и накаляло атмосферу до такой степени, что в 1730 году на Баха посыпались наказания. Его прямо обвинили в том, что он не восполнил отсутствие своего заместителя. Настоящая головомойка, свидетельствующая о крайне напряжённой обстановке. Вот избранные пассажи из протокола заседания:
«Пусть занимается с одним из младших классов». «Он [Бах] ведёт себя не так, как надлежало бы, это надобно поставить ему на вид и как следует увещевать его».
«Без предварительного уведомления господина бургомистра послал хор учеников в провинцию. Уехал сам, не испросив отпуска».
Господин советник Ланге: «Правда всё то, что было сказано против кантора: его следует увещевать и заменить М. Кригелем».
Господин надворный советник Штегер: «Кантор не только ничего не делает, но и не желает на сей счёт давать объяснений, не проводит уроков пения, к чему присовокупляются и другие жалобы; в изменениях надобность есть, нужно [этому] положить конец».
Чёрт, такое впечатление, что вновь наступил период Арнштадта, когда Бах уехал в Любек, не предупредив, что вернётся только через четыре месяца, или когда его надо было поставить на место, потому что он позволял себе вольности с органом или привёл на хоры девицу.
Опять местечковые дрязги, нелепые в своей мелочности… То выбрал не ту церковь для «Страстей по Иоанну», то не те гимны для вечерни. Вопреки мнению Баха, выбирать, что петь после проповеди, поручили иподиакону церкви Святого Николая Готлибу Гаутлицу. Недовольный этим решением, кантор в очередной раз не позволил спустить ситуацию на тормозах. В сентябре 1728 года он перешёл в наступление и написал магистрату. В самом начале кантор напоминает, что ему по должности полагается подбирать гимны, а главное — не вводить никаких новшеств в богослужение. А иподиакон как раз нарушил это правило, введя новые песнопения, гораздо более длинные, на взгляд кантора, который хотел бы, чтобы и в этот раз последнее слово осталось за ним.
Конечно, всё это мелочи, но когда их много, прощай, покой.
Несмотря на придирки, которые сегодня назвали бы преследованием, Бах сохранил способность и даже свободу путешествовать, чтобы развеяться. «Уехал сам, не испросив отпуска!» — возмущался совет, однако так было не всегда. Баху попросту требовалось заработать масло к куску хлеба, чем-то дополнить своё скудное жалованье, перехватив денег на «акциденциях»: похоронах, свадьбах или юбилеях. И конечно, он не забывал о своих дорогих органах: в ноябре 1723 года он в Штёрмтале — исследует инструмент, который соорудил мастер Гильдебрандт. В июне следующего года осматривает органы в церквях Спасителя и Святого Иоанна в Гере — творения мастера Финке.
Орган проложил ему дорогу в профессию, и теперь Бах даёт успешные концерты, например в Дрездене, куда ездил неоднократно. В сентябре 1725 года он дал два концерта в церкви Святой Софии и вновь вернулся туда в сентябре 1731-го. После унылой жизни в Лейпциге и однообразной церковной музыки так приятно снова вкусить успех!
Современник М. Г. Фурман так отозвался об органисте Бахе:
«Я имел счастье слышать всемирно знаменитого господина Баха. Я думал, итальянец Фрескобальди один поглотил всё клавирное искусство, а Кариссими мне представлялся самым привлекательным органистом; однако если поместить обоих итальянцев — вместе с их искусством — на одну чашу весов, а немца Баха на другую, то последний настолько перевесит, что те двое просто взметнутся в воздух»[29].
Если бы кантор мог послать подальше власти, магистратов, ректоров, проповедников и иподиаконов, жизнь была бы намного проще.