Бах

Кстати, хотя тема радости, бесспорно, присутствует в творчестве кантора, она зачастую представлена целомудренно и загнана внутрь, как справедливо отмечает Ромен Роллан. Называя творчество Генделя или Захова «искусством света и радости», он отмежёвывает его от искусства Баха, которое, по его словам, сродни «набожной отрешённости, сосредоточенности… погружается в глубины его мысли, следит за всеми их извивами и, в тишине и одиночестве, беседует со своим Богом». Но радость и уверенность в Боге не исключают некоего непостоянства. Да, многие портреты, бюсты и памятники изображают этакую фигуру, высеченную из гранита, образ непоколебимой веры. Слушая его прекрасную кантату «Только в тебе, Господи Иисусе Христе» («Allein zu dir, Herr Jesu Christ»), написанную в Лейпциге в 1724 году, которая опять-таки подчёркивает веру в Создателя, можно понять, насколько для него самого вера не была чем-то само собой разумеющимся и нерушимым. После большого хора на основе гимна Губера в речитативе говорится о слабостях человека, но и о его ликовании, когда он чувствует себя спасённым. В следующей арии речь идёт о «неверных и боязливых шагах» человека, медленно приближающегося к долгожданному Царствию. Оркестр образно передаёт эту неустойчивость через синкопы и минорное звучание, подготовляя к приятию Спасителя. В либретто, весьма вольно толкующем притчу о добром самаритянине, видно, что религиозности не чужды сомнения в вере.

Ещё один стереотип: Бах — ригорист, почти пуританин. Но здесь далеко — и в пространственном, и во временном смысле — до Женевы Кальвина или английских протестантов, которые создадут морализаторскую версию Реформации. Хотя Бах и служил в Кётене князю-кальвинисту, приверженцу очень строгой церковной службы, его никогда не привлекало это течение в протестантизме. В Лейпциге власти следили за тем, чтобы предотвратить развитие своего рода криптокальвинизма, но кантора это не касалось. У него никогда не было поползновений к морализаторству, ригоризму, противному его натуре, он никогда не делал чрезмерного акцента на темах благодати или предназначения. А в качестве доказательства более экзистенциальных представлений Баха о человеческой любви, не страдающей от каких-либо комплексов, можно привести его многочисленное потомство.

Сделав эти уточнения, надлежит посвятить несколько строк сильному влиянию Лютера на Баха. Нельзя удержаться, чтобы не сопоставить двух этих людей, хотя они и жили в разные эпохи. Альберт Швейцер зашёл ещё дальше, уподобив Баха Канту в плане упорядоченной и буржуазной жизни их обоих, открытости миру и «счастливого гения», но, по сути, удачнее было бы поставить композитора рядом с реформатором. Иоганн Себастьян Бах и брат Мартин обладают множеством общих черт, несмотря на разделяющие их века.

Тень Лютера следовала за Бахом с первого вздоха, начиная с приземистого силуэта замка Вартбург, в церкви Святого Георгия в Эйзенахе, где он был крещён и где проповедовал реформатор, и вплоть до этой школы — бывшего монастыря доминиканцев, где оба были учениками. В библиотеке Баха, оставшейся после его смерти, большое место отводится произведениям Лютера, в частности «Псалмам» и «Застольным речам» и комментариям к ним; ещё одно издание его произведений он приобрёл в Лейпциге. И мы помним, что в нескольких договорах о найме музыкант обещает соблюдать положения «Аугсбургской исповеди».