Бах

После речитатива вступает первый дуэт, основанный на Песни песней — поэме из Ветхого Завета, в которой христианская традиция увидела образный диалог между человеческой душой и Богом. Душа-невеста, изображаемая сопрано, призывает к себе Христа (бас), словно возлюбленного: «Когда ты придёшь, мой Спаситель?» Здесь намеренно сгущается мистика с помощью риторического приёма, когда вслед за святым Бернардом, Иоганном Таулером или Генрихом Сузо[41] отношения между человеком и Богом облекаются в слова человеческой любви. Выражение ожидания, игра в желание, прятки двух возлюбленных, которые содержатся в Песни песней, усиливают эффект напряжения.

Вернёмся к хоралу «Проснитесь, спящие!», в котором голоса вплетаются в звучание оркестра. Это одна из величайших удач Баха, он потом использует эту мелодию для органа в своём цикле «Шюблеровских хоралов». «Поют дозорные», — начинает тенор. Это произведение явно обращено к современникам Баха: они без особого труда могут себе представить Stadtpfeifer’ов наверху сторожевой башни, дозорных, чутко подстерегающих близкого врага. Но здесь хорал, опираясь на протяжные ноты, накладывается на подвижную и весёлую тему. Кое-кто усмотрел в этой кокетливой мелодии беззаботную походку дев неразумных, предвкушающих брачный пир, тогда как в хорале слышится серьёзность верующих, готовых к долгому бдению. Но это не важно: всё вместе возвращает чудесную молодость старому хоралу Николаи.

Последующий речитатив, и в особенности дуэт баса и тенора возвращают мистический аспект. Ещё более, чем в первом дуэте, диалог подчёркивает плотский союз двух возлюбленных — Души и Жениха — после отчаянных любовных поисков. «Возлюбленный мой со мной», — поёт Душа. «И я принадлежу ей», — отвечает Христос: их любовь взаимна. Эротические аллюзии здесь снова звучат очень явно. Оба голоса поют вместе: «Ничто не разъединит любовь!» Этим слиянием двух голосов всё сказано. Как не подумать о «любви, объединяющей с Богом», о которой говорят мистики, изображая ступени, ведущие к Господу?

Конечно, мистицизм здесь тоже присутствует. Но разве мелкие бытовые подробности не служат отправной точкой для метафизических раздумий о тайне бытия? Евангельские притчи часто основаны на конкретных ситуациях, примерах, взятых из жизни селян или ремесленников, — тот же самый приём! Чтобы точнее определить веру Баха, веру пробуждения, можно перечитать текст арии со странным названием — «Назидательные размышления курильщика табака». Выкурить трубочку у камина или в компании друзей, с кружкой пива в руке, — обычное удовольствие, но и повод задуматься о смысле жизни:

Когда беру я трубку в руки,
 набью отменным табаком
и время отниму у скуки,
курю, задумавшись о том,
что вероятно на неё же
черты мои весьма похожи.

Я тоже вылеплен из глины,
мы с ней однажды упадём
на землю твёрдую и спины
сломаем хрупкие вдвоём.
Мне вместе с ней придёт труба,
Нас ждёт подобная судьба.

Да, трубка блещет белизною,
но ждёт меня её удел, и,
спор не разрешив с судьбою,
я, умирая, стану бел,
хоть, прогорев как сухари,
мы с ней чернеем изнутри.

Она горит, владея дымом,
и он летит, как похвала,
и так же пролетает мимо,
и остаётся лишь зола.
Витает слава в небесах,
но тело превратится в прах.

А надоест дымить, не зная,
где был толкач, то в суетне
притушишь пальцем, обжигая е
го на гаснущем огне, —
так заболит потом, не рад,
но как же будет жарок Ад?

О, где б я ни был, размышляю
о том, как выбрать верный путь,
тружусь, и не понять лентяю,
в чём этой бренной жизни суть,
а если и придёт тревога,
дымлю, молюсь и славлю Бога[42].

«Всё — суета сует, тщета и ловля ветра». Эти знаменитые слова Екклесиаста присутствуют в этой арии — но в другом изложении. Напоминая собой народную песенку, стихотворный текст безымянного автора передаёт состояние духа многих верующих того времени. Правда, в XVII веке в одном английском мадригале прославлялась метафизичность (сверхъестественность) табака — но в медицинском смысле слова: сушёная трава считалась лекарством от простуды: