Бах

«…Рецензия Шретера хорошо написана и соответствует моему мнению; скоро она будет опубликована в печати… Если появится еще несколько таких опровержений, в чем я уверен, то, несомненно, мы основательно прочистим грязные уши автора (Бидермана), чтобы они научились лучше воспринимать музыку»[42].

За эти-то «грязные уши» и зацепился недоброжелательный баховский критик Маттесон. Он нашел выражение «низкопробным» и «недостойным капельмейстера». В итоге статья Шретера вышла в свет сильно измененной. Автор, с трудом узнавший свою работу, обвинил в произошедшем Баха. Случайно возникший неприятный конфликт так и не привел к примирению.

Огорчение старого кантора смягчили дети. Лизхен родила внука и назвала его в честь деда Иоганном Себастьяном. А в январе 1750 года средний сын Анны Магдалены, старательный Иоганн Кристоф Фридрих, стал придворным музыкантом в Бюккебурге.

Но боли в глазах не переставали беспокоить. К тому же Баха крайне раздражала слепота. Она мешала ему творить — приводить в порядок ранние сочинения, создавать новые, готовить ноты к печати. Конечно, Альтниколь делал очень многое, но он не мог заменить собой Иоганна Себастьяна.

Именно эти мысли заставили Баха пойти на риск, решившись избавиться от слепоты с помощью операции. Оперировать кантора взялся английский врач-путешественник Джон Тейлор, который как раз в это время находился в Лейпциге. Судьба в последний раз провела параллель между нашим героем и его великим современником — Генделем. Несколькими годами позднее Тейлор лечил его от той же болезни, что и Баха, и также неудачно.

Был ли английский лекарь шарлатаном? Трудно ответить на этот вопрос с определенностью. Его знали в ученых кругах. Вот выдержка из лейпцигской газеты за апрель 1750 года:

«В прошедшую субботу и вчера вечером господин кавалер Тейлор читал в концертном зале в присутствии почтенного общества ученых и других влиятельных лиц публичные лекции. Поразителен приток [обращающихся] к нему людей, ищущих его [врачебной] помощи…»

Разумеется, после неудачной операции у такого известного в городе человека, как музикдиректор, многие коллеги начали подозревать лекаря в неквалифицированности. Врач, писатель и декан Лейпцигского университета Саму эль Теодор Квельмальц сообщает в частном письме, отправленном еще до смерти Баха: «…о бывших пациентах кавалера Тейлора; ибо всегда, когда я сталкивался с черной повязкой на глазах или с лицами, подвергнутыми им лечению, я непременно осведомлялся об обстоятельствах их [заболевания]. Но кое-какие [из этих обстоятельств] и поныне все еще остаются невыявленными. В частности г-ну Б[аху] он оперировал катаракту и спустя несколько дней хвалился в публичных газетах, что тот якобы совершенно прозрел, тогда как у него снова появилась катаракта, лишившая его зрения, после чего тот оперировал его еще раз, что привело к постоянным воспалениям и тому подобным вещам».

Гораздо более неоднозначное впечатление о себе как о специалисте Джон Тейлор создает сам в своей книге «История путешествий и приключений»:

«…Но — дабы продолжить — я повидал великое множество примечательных животных, таких, как дромадеров, верблюдов и др., особенно в Лейпциге, где я вернул зрение одному прославленному мастеру музыки, уже достигшему 88[-го] года [жизни]. Это тот самый человек, вместе с которым поначалу воспитывался знаменитый Гендель, с кем я когда-то рассчитывал достичь такого же успеха, так как тому, казалось бы, благоприятствовали все обстоятельства [в том числе] движение зрачков, [воздействие] свет[а] и пр., однако дальнейшее обследование показало, что глаз был поражен параличом».

Трудно представить, как Тейлору удалось приписать столь преклонный возраст шестидесятипятилетнему Баху, пребывавшему в тот момент в относительно бодром расположении духа. Зато по стилю письма можно легко дорисовать образ заезжего фокусника, работающего на публику и не особенно вдающегося в подробности, ведь завтра он будет уже далеко отсюда.

Англичанин сделал Иоганну Себастьяну две операции — одну в начале, другую — в конце марта 1750 года. Ни к чему хорошему это не привело. Цитируя некролог: «Он (Бах. — A.B.) не только потерял зрение, но вследствие операции и оказавших вредное действие лекарств, разрушился весь его до того совершенно здоровый организм, так что целые полгода он был почти постоянно болен».

Во второй половине июля композитору стало легче, и зрение вроде бы начало восстанавливаться. Однажды утром он обнаружил, что снова видит предметы и даже свет перестал приносить его глазам страдание. Мы не знаем, бросился ли Бах сразу к своим незавершенным произведениям. Но эти несколько часов «прозрения» он прожил в состоянии душевного подъема, полный желания доделать и подготовить к печати «Искусство фуги» и сборник хоральных обработок для органа.