Бахир Сурайя

«Собачий лай не досаждает облакам» — арабская поговорка, вариант «собака лает — караван идет».

Глава 8.2

Только вот подходила разве что самому Камалю. Всё-таки, как ни крути, ничто так не способствует вежливости и пониманию, как нехилый риск получить по шее.

Бахит не стал тормошить меня, чтобы закончить разговор. Я устроилась поудобнее и опрометчиво задремала — а проснулась от того, что раб посчитал момент вполне удачным, чтобы пошариться по моим тюкам.

Если в его пользу говорило то, что он никак не мог знать о моем чутком сне, то с чего я так расслабилась и уверилась в честности и искренности окружающих людей, было совершенно непонятно. Хорошо ещё, что все свитки с новым плетением хранились у меня в тюрбане, и добыть их можно было, разве что открутив мне голову.

Бахит как раз добрался до ножен с мечом. Ему хватило ума не вынимать клинок — пока раб возится с вещами госпожи, он едва ли привлечет внимание, в отличие от раба вооруженного, — но рукоять невольник рассматривал с нескрываемым интересом.

- Знаешь, — задумчиво сказала я, стараясь ничем не выдать испуганный холодок в низу живота, — я полагала, что ты хочешь свободы. Если ты всё-таки ищешь смерти от плетей надсмотрщика, мы можем не терять столько времени и нервов.

Бахит высунулся из тюка и втянул голову в плечи, потупив взгляд. Но это было чем угодно, кроме проявления покорности, потому что вместо оправданий и извинений я услышала только:

- Заклинание выглядит знакомо, ас-сайида Мади. Кто сплел его тебе?

Я внезапно прониклась таким сочувствием к Рашеду, что в горле запершило. С одной стороны, непокорного раба следовало высечь: его своеволие было опасно тем, что в моем авторитете начинал сомневаться не только Бахит, но и все, кто стал невольным свидетелем всей сцены, а последнее, что нужно одинокой женщине в караване, — это чтобы кто-то посчитал ее нерешительной и беззащитной. С другой стороны, я была бы недальновидной дурой, если бы не насторожилась и не попыталась вытянуть из него как можно больше об этом плетении: оно было создано тем же магом и по тому же принципу, что и "чёрное забвение", и кто-то посторонний едва ли мог посчитать заклинание знакомым.

Только вот высеченный раб — это раб стенающий и запуганный, а не сотрудничающий к обоюдному удовлетворению.

- Откуда ты знаешь это заклинание? — вздохнула я и тут же хихикнула, вдруг услышав в вопросе знакомые горестные нотки.

Бахит, к счастью, о странностях хозяйки если и задумывался, то в совершенно другом контексте.

- Похожую связку читал со свитка работорговец, который настиг меня в пустыне, после того, как я бежал из стойбища, — медленно произнес он и нахмурился, что-то обдумывая, но я так и не дала ему всецело предаться этому, несомненно, крайне полезному делу.

- Тебя тоже заклинали «черным забвением»?! — ахнула я и смущённо прикрыла рот рукой, когда потревоженные вскриком люди недовольно заворочались во сне. — Но как ты тогда вспомнил свое имя? — понизив голос, спросила я и жестом велела ему сесть рядом.

- «Тоже»? — переспросил Бахит и недоверчиво сощурился, не спеша садиться.

- Я всё-таки велю тебя выпороть, — безнадежно пообещала я скорее ради собственного душевного равновесия, нежели в качестве средства убеждения. — Я тоже попадала под «чёрное забвение». Но я — «зеркало», и на меня заклинание не подействовало. А вот ты — маг, и, судя по твоему бедственному положению, попал под чары в полной мере. Как вышло, что ты вспомнил? Ты знал контрзаклинание?

Он настороженно молчал, и я обречённо потерла ладонями лицо.

Кажется, я больше в жизни не буду спорить с Рашедом. Бедолага, как он вообще меня терпел?!

- Мой господин и повелитель намерен положить конец незаконной работорговле в своем городе, — аккуратно подбирая слова, сообщила я. — Я сделала для его дела все, что смогла, и его придворный маг сумел разработать полезные плетения, похожие по структуре на «чёрное забвение», но это ни на шаг не приблизило господина и повелителя к его цели. Если ты подаришь ему контрзаклинание, он тебя озолотит.

Бахит демонстративно скривил губы, но оспаривать щедрость «господина и повелителя», которого ни разу не видел, не стал. Правда, и порадовать меня ему было нечем.

- Нет никакого контрзаклинания, — мрачно сознался он. — Две недели я провел в клетке у работорговца вместе с десятком других несчастных, угодивших под то же заклинание, не понимая, кто я, где и почему там оказался. Потом начал вспоминать — понемногу, урывками… но на остальных плетение держалось куда крепче, а я чем-то выдал себя, и работорговец решил от меня избавиться. Только его подмастерье оказался весьма жадным до чужих денег и попросту перепродал меня в караван вместо того, чтобы утопить, как было приказано. А о своей магии я вспомнил уже на полпути к Маабу, — смущенно признался Бахит и все-таки уселся на остывший песок под боком у сонного молоха.

- Это было крайне вовремя, — заметила я. — Без тебя мы бы не установили купол достаточных размеров.