Бахмутский шлях

Впереди из-за деревьев показалась еще одна хата, потом третья… Целая улица. В одной хате на замерзшем стекле был продут кружочек. Стало веселее: здесь живут люди. Из двора выскочила девочка в накинутом на голову сером вязаном платке.

— Хлопцы, вы меняете? — звонко спросила она.

— Да! — сказал я, обрадовавшись живому человеку и тому, что, наконец, мы приступим к делу: обменяем да и домой, а то ведь мама совсем без хлеба осталась. Как она там, жива ли?

— А шо у вас е?

— Все! — зло бросил Митька. — Магазин, думаешь, приехал сюда, что ли? Для тебя ничего нет. Бабушкина юбка тебе, пожалуй, маловата, в коленках будет давить. — Митька дернул за веревку, бросил мне. — Пошли.

Девочка, оторопев, молчала, потом проговорила: «Во!..» — и повернулась было идти, но в этот момент постучали в окно, и она крикнула:

— Хлопцы, идить до хаты, мама гукае.

Митька махнул рукой.

— Пойдем, чего ты? — сказал я. — Выменяем — и домой.

Митька послушался. Не успели мы войти в комнату, девочка объявила:

— Мамо, этой, бильший, злый чогось, — указала она на Митьку.

Мать улыбнулась, объяснила ей:

— Уморились, мабуть. — И обратилась к нам: — Раздевайтесь, отдохнить.

— Мы думали, что вы менять будете, — сказал Митька.

— Може, и поменяю. Все одно вже ночь скоро, никуды вам идти.

Она была права: приближалась ночь, и нужно было подумать о ночлеге. Поэтому мы не заставили себя упрашивать, разделись и расположились как дома. Митька чувствовал себя немного стесненным после разговора с девочкой на улице. Девочка тоже стеснялась заговаривать, боясь нарваться на новую Митькину грубость. Она сидела, склонив свою белокурую с косичками головку, вышивала крестиком полотенце, изредка поглядывая на нас. Мать оделась, куда-то вышла, оставив нас одних.

— Сидим — шепнул мне Митька. — А я хотел, пока светло, пройти по селу, может, старика встретили б: надо ж ему отдать.

Девочка подняла голову, откинула упавшее на правый глаз колечко волос, улыбнулась, потом откусила нитку и, разгладив на коленке свое рукоделие, стала рассматривать.

— Где больше двух, там секретов нема, — проговорила она, ни к кому не обращаясь.

— А у нас тоже нет секретов, — быстро ответил Митька. — Могу сказать. Я спрашивал, как тебя зовут.

Девочка хмыкнула и протянула нараспев:

— Хитрющий який! И що ж вин сказав, як?

— Хивря.

Девочка звонко засмеялась, закрыв лицо рушником.

— Что, не угадал? — выдерживая серьезный тон, спросил Митька.

— Нет. Меня зовут Оксаной. А вас?

— Его — Петькой, а меня — Митькой.

— Петро и Дмитро? — улыбнулась она. — А почему у тебя глаз завязанный?

— Болит, — кратко ответил Митька, заерзав на табуретке.

Я все время сидел молча, только улыбался и не мог вставить в разговор ни одного слова, хотя мне очень хотелось сказать что-либо Оксане, и именно такое, чтобы она засмеялась. Но я не умел рассказывать смешное, а в присутствии девочки, да еще незнакомой, совсем терялся. Когда она спросила, почему у Митьки завязанный глаз, я заикнулся было сказать ей правду, но Митька опередил: бросив короткое «болит», он выразительно взглянул на меня. Я так и сидел весь вечер молча.

Когда уже совсем стало темно, пришла мать, зажгла коптилку.

— Нимецьке электро.

Оксана подсела ближе к свету и принялась снова вышивать.

— Та бросай уже, очи спортишь, — сказала мать и, взглянув на нас, улыбаясь, добавила: — Успеешь, замуж ще не скоро.

Оксана зарделась, скомкала свое рукоделие, убежала за перегородку.

— Не бижи, подавай вечерю, хлопцы голодни.

После ужина Оксана пошла спать, а мы сидели, словно чего-то ждали. Хозяйка, казалось, нарочно не стелит нам постель. Просить ее было как-то неудобно, и мы терпеливо ждали, когда она укажет нам место. Вдруг за окном послышался хруст снега, и кто-то осторожно трижды стукнул в стекло. Наша хозяйка тотчас же пошла открыть. В комнату вошел мужчина. На нем был серый плащ и шапка-ушанка. На ногах яловичные сапоги, жирно смазанные дегтем. Он посмотрел на нас, и лицо его озарилось радостной улыбкой.

— Они! — воскликнул мужчина. — Здравствуйте, хлопчики! — голос показался мне знакомым.

Но мы недоуменно смотрели на него и не знали, что делать. Митька молчал, молчал и я, мужчину мы видели впервые.

— Не узнают! — обернулся он к хозяйке. — Я с бородой был… Так это ж я, тот самый старик, что с вами на ночлеге был. Побрился только.

— Старик! — вырвалось у Митьки.

— Конечно! Ну, рассказывайте. Взяли сумку, догадались или нет? Может, она попала им в руки?

— Взяли, — закивал головой Митька и кинулся к мешку, который лежал у порога. Я бросился ему помогать.

— Ну, молодцы, хлопцы! — широко улыбаясь, «старик» пригладил усы. Он взял у Митьки сверток, развернул. — Молодцы! А я уже посылал искать и сверток и вас. Не нашли. Ну, думаю, хлопцы не догадались.

— Мы заблудились в метель, — сказал я.

— Я так и думал! В такую пургу легко сбиться с дороги. — Он стал заворачивать сверток и вдруг вспомнил: — Да, а пистолет где?

Митька замялся, потом проговорил:

— У меня, — и полез в карман. — Вот.

— В кармане держал? Зачем?

— На всякий случай, — сказал Митька.

Мужчина взял пистолет, покрутил головой.