Бахмутский шлях

Все это произошло так быстро и так неожиданно, что мы в первые минуты растерялись. Перед нами лежал взаправду убитый человек. На меня это, кажется, подействовало больше всего. Когда я видел, как немцы вешали Егора Ивановича и Вовку, как они расстреляли ребят и в том числе Ваську, было страшно, но то было совсем другое, там мы были невольными свидетелями расправы, и после, когда мы что-то предпринимали, чтобы отомстить немцам, все это, теперь мне кажется, было как-то не всерьез. Мы будто играли в войну с настоящими немцами.

А тут не игра: мы убили предателя, и вот он лежит перед нами, издавая предсмертный хрип, на лице большое черное пятно — это кровь.

Какое-то мгновение мы все стояли молча. После выстрела Митька отступил шага на два назад и, похоже, собирался бежать. Я не в силах был переступить с ноги на ногу. Первым подал голос Лешка.

— Ну что ж вы стоите, развяжите руки!

Мы словно очнулись, бросились к Лешке и, мешая друг другу, стали развязывать.

— Да один кто-нибудь, один, что вы возитесь! — нервничал Лешка.

— Пусти, — Митька оттолкнул меня, быстро развязал узел, выдохнул: — Все.

Лешка подхватил с земли блестевший пистолет Никитина, толкнул полицая ногой, присмотрелся к нему, не живой ли, сказал:

— Наповал. — Он помолчал. — Хорошо, идемте, — махнул он рукой.

Мы перелезли через ограду, пошли садами.

— Вас никто не видел? — спросил Лешка.

— Нет, — ответили мы одновременно.

— Тогда поспешайте домой, пока не кинулись искать. Они на вас не подумают, будут искать меня, а я… — Лешка махнул рукой в сторону востока. — До рассвета надо как можно дальше уйти. Ну прощайте, спасибо, Митя, пистолет на всякий случай спрячь подальше.

5

Расставшись с Лешкой, мы пришли к нам. Мама лежала совсем больная. За каких-нибудь час-два она так постарела, что ее трудно было узнать. Я испугался, поспешил обрадовать:

— Мама, Лешка наш убежал…

Она перестала стонать, открыла глаза, прошептала:

— Как?

— Мы Никитина застрелили.

Мама посмотрела на меня, потом на Митьку, словно спрашивала, правда ли это, или мы ее обманываем.

— Правда, теть, — подтвердил Митька и для доказательства вытащил пистолет. — Вот, смотрите…

В маминых глазах на миг блеснула радость, но она тут же застонала, глаза затуманились, и она задышала часто-часто.

Я приложил руку к маминой голове — у нее был жар. Я вспомнил, как она меня лечила когда-то, прикладывая ко лбу мокрую тряпку, схватил полотенце, намочил, положил ей на лоб.

Вскоре стало светать, а мы с Митькой стояли у маминой кровати и не знали, чем ей помочь. Наконец она уснула, и мы отошли к окну.

— Посмотреть бы сейчас на Никитина, — сказал Митька. — Интересно, что там делается. Как думаешь, его нашли уже?

— Не знаю.

— Сбегаем посмотрим? — предложил он.

— Что ты? — замахал я руками.

— А что?

— Мама больная, — сказал я, хотя это была не главная причина, на самом деле я просто боялся смотреть на убитого.

— Самому пойти, что ли?..

Я не успел возразить Митьке — увидел в окно подъехавшую к дому грузовую машину, битком набитую солдатами, которые на ходу спрыгивали на землю и бежали в наш двор.

— Немцы! — закричал я в ужасе, отскочив на середину комнаты.

Митька глянул в окно и побледнел.

— Дверь… дверь закрой!.. — еле выговорил он, сильно заикаясь. В горле у него что-то першило, и я скорее догадался, чем расслышал его слова.

Я выбежал в сенцы, с силой задвинул засов, привалился плечом к двери — не мог отдышаться. И в этот же миг снаружи громко забарабанили в дверь чем-то тяжелым, наверное прикладом. Я отпрянул от двери, вошел в комнату. Здесь был полумрак — Митька успел закрыть на окнах внутренние ставни и теперь стоял в темном углу, пристально смотрел на единственное открытое окно. Мама стояла босиком на полу, держась одной рукой за спинку кровати, а другой крепко сжимая себе горло. Она молчала и тоже смотрела на окно, мимо которого по завалинке бегали немцы, топоча своими коваными сапогами. Стук в дверь не прекращался, но для нас он словно не существовал, мы смотрели на окно, в которое заглядывал немец в каске. Он стучал, что-то крича на своем языке. Потом он приподнял карабин, ударил прикладом в раму. Рама треснула, стекла со звоном посыпались на пол. Немец начал сбивать торчавшие с боков остатки переплетов рамы, к нему подскочил другой, стал помогать.

Я схватил маму за кофту.

Зубы стучали, словно я сильно замерз, выкупавшись в холодной воде.

Расчистив окно, немец пригнулся и почти наполовину влез в него. Потом он, опершись левой рукой о подоконник, перебросил в комнату одну ногу.

— Не пускайте их! — закричала мама не своим голосом.

Немец быстро вскинул карабин, наставил на маму.

Я стал рядом с ней. Прямая, бледная, до крови закусив нижнюю губу, она сделала шаг, другой. Я схватил ее за руку _,закричал:

— Мам, не надо!..

Неожиданно грянул выстрел, и в тот же миг я зажмурился. Боясь увидеть самое страшное, я с трудом все же открыл глаза и увидел маму, неподвижно стоящую на месте, а немца — медленно сползающего с подоконника. Карабин упал в комнату на пол, загремев прикладом.