Бахтарма

Хорошо, что платье было новое, прочное, но дёргаться всё равно было страшно, а вдруг оборка оторвётся? А ещё было стыдно – подол задрался и открыл всем Олины белые ситцевые трусы в мелкий цветочек.

Девчонки завизжали, мальчишки сначала заржали и начали дразниться, а потом быстро сообразили, что дело плохо и попытались Олю снять, но сделали только хуже – платье затрещало, ветка гнулась и грозила сломаться. Оля застыла. Ребята потом говорили, что она – ух, какая смелая – ни разу не пикнула. А Оле просто было очень страшно. Так страшно, что она боялась шевельнуть даже губами. И ужасно стыдно.

Дети позвали взрослых, те вызвали пожарных. Дерево было такое высокое, что ни у кого не нашлось подходящей лестницы. Бабушка внизу причитала, а дед кричал:

– Внуча, не дёргайся! Сейчас тебя снимем. Потерпи! – И рвался сам лезть на дерево.

После этого все местные ребята Олю зауважали. А Серёга даже повёл её посмотреть на щенят – его такса недавно родила. Щеночки лежали рядом с мамой смешные, крохотные, слепые. Половина была похожа на маму-таксу, половина – на папу-пинчера, а одна щенуля оказалась причудливой смесью: туловище таксино, а ножки длинные, пинчерские, и на пинчерской мордочке уши таксы. Вот она больше всех Оле и понравилась – самая необычная, особенная, не такая, как все. Оля взяла её на руки, собачка доверчиво повернулась к девочке пузом – розовым смешным шаром.

– А что вы с ними будете делать?

– Та шо – кого раздадим, кого утопим.

– Как «утопим»?

– А шо с ними делать? У нас и так три собаки.

Оля почувствовала, как дрожит маленькое тельце. От холода? Или от страха? Девочке показалось, что собачка всё понимает.

Этим же вечером Оля осторожно спросила у бабушки, можно ли взять у Серёжки щеночка – себе. Бабушка категорически отказалась.

– Мне тут собаки ни к чему. А домой, как ты её заберёшь? Путь неблизкий, это не в корзинке перенести с улицы на улицу.

Ночью Оля не спала. Сквозь закрытые ставни сочился тонкий лунный свет, ложился прямо на подушку и делал Олины щёки бледными и влажными. Или это текли слёзы?

Каждый день девочка приходила к Серёжке проведать Клеопатру – так она назвала собачку. Серёжка удивился странному имени, а потом стал звать её Клёпкой и тоже полюбил, выделил из всех остальных. Щенят с каждым днём становилось всё меньше – их быстро разбирали, и Оля боялась, что Клёпка останется одна, и её утопят, как и обещал Серёжка. И ещё она боялась опять говорить об этом, но всё-таки попросила Серёжку подождать до воскресенья, ничего не делать с собачкой. В воскресенье она должна была идти на почту —звонить маме.

Каждый раз Оля хотела взять с собой на переговорный пункт открытку Тошке и отправить её, наконец. Но, когда она брала её в руки и читала под письмом свою подпись «Клео», ей становилось как-то не по себе, и открытка отправлялась назад в тумбочку, в томик рассказов Эдгара По.

Телефонов ни у мамы, ни у бабушки в доме не было, поэтому раз в неделю Оля с кем-то из взрослых шла на почту, заказывала разговор и ждала, когда в далёком Севастополе мама тоже подойдёт на переговоры к назначенному времени, а телефонистка громко закричит:

– Севастополь на проводе! Вторая кабина!

И тогда надо быстро заскочить в кабину с номером два, нарисованным прямо на стекле, схватить тяжёлую железную трубку, прижать её крепко к уху и услышать среди шорохов и шуршаний мамин весёлый голос.

Но в этот раз на переговоры пришёл ещё и папа – он как раз вернулся из рейса, тоже был весёлый и счастливый. Оля тут же спросила про Клёпку, и родители дружно согласились. А ещё папа сказал, что он сам приедет к бабушке в конце августа и заберёт и Олю, и собачку. Такого счастья девочка не ожидала. Похоже, её папа с мамой вовсе не собирались разводиться. На радостях Оля даже забыла спросить, не заходил ли к ним Тошка. Но раз мама сама не сказала, значит, нет. Ни разу не заходил. Нашёл себе в своём футбольном дворе новую Клеопатру.

Август – самый быстрый месяц лета. Наверное, солнце выжаривает время так, что оно испаряется, вот дни и становятся такими короткими. Оля возилась с Клёпочкой сутками – кормила из соски, меняла и стирала подстилки в корзинке, а то и заворачивала собачку в пелёнку и носила на руках, как младенца.