Читаем Бахтин как философ. Поступок, диалог, карнавал полностью

Ни в одном из «смысловых целых» герой не достигает настоящей свободы: даже в «романтическом характере» автор одерживает над героем победу «завершения», – в «типе» же и «житии» эмансипация стоит герою полной утраты собственного деятельного начала. Вспомним, однако, то, о чем уже говорилось: в «Авторе и герое…» речь идет о «завершении» только ценностной, целевой – а отнюдь не экзистенциальной – стороны поступка. А потому чисто этический вывод трактата состоит в том, что весь человек с его экзистенциальным основанием (фактом свершения поступка, в терминологии Бахтина) не может быть овеществлен, иначе говоря, вдвинут в посюсторонний мир причин и следствий, в пространство и время. Ясно, что это достаточно общее место этической философии. Примечательно то, что в «Авторе и герое…» Бахтин ни на шаг не приближается к цели, изначально им перед собой поставленной, – к достижению единства искусства и жизни, ценности и бытия. Напротив, казалось бы, закрепляется традиционное представление о несводимости жизненно-этического к эстетическому: ведь жизнь в собственнейшем смысле, экзистенция, бытийственная глубина человека не может быть охвачена формой, войти в художественный образ.

Однако, заканчивая чтение «Автора и героя…», мы не чувствуем, что в эстетике Бахтина поставлена точка. Трактат отмечен теоретической неполнотой, которая тем не менее не производит впечатления ущербности: за его содержанием открывается новая теоретическая перспектива. В связи с героем рассмотрен вопрос о «завершении» лишь двух антропологических начал, тела и души, и вовсе не поставлена проблема завершения «духа». Трактат, таким образом, настоятельно требует продолжения. Вопрос о завершении духа будет поставлен и решен в книге о Достоевском. По Бахтину, для того чтобы был «изображен» дух, необходима принципиально новая – диалогическая поэтика, поэтика свободы героя и автора: «Достоевский сделал дух, – пишет Бахтин, – то есть последнюю смысловую позицию личности, предметом эстетического созерцания, сумел увидеть дух так, как до него умели видеть только тело и душу человека»[391]. Если этику «Автора и героя…» можно было бы назвать этикой покаяния и любви, то этика книги о Достоевском есть этика диалогической свободы, – ее зарождение мы можем наблюдать в главе «Смысловое целое героя». В книге о Достоевском своей цели достигает и «первая философия» Бахтина – его «наука о духе». Эстетическая форма здесь оказывается снятой, искусство как таковое упразднено, и именно потому герой представлен Бахтиным как живой человек, подобный – в своей свободе – автору. Романы Достоевского, согласно Бахтину, – это сама жизнь, не в риторически-хвалебном, но в самом реальном смысле: жизнь есть глубина духа в ее вечном становлении, и она втянута, усвоена и образно явлена романами Достоевского. Но при этом поэтика Достоевского, по мысли Бахтина, есть высшее в мире достижение искусства слова, совершеннейшая словесная форма, ибо она является снятием формы, предварительно глубоко проработанной: «исповедь», «автобиография» и т. д., вплоть до «романтического характера» – все эти архитектонические формы имеют за собой, в своей генетической истории, диалог автора и героя[392]. Интересно здесь то, что эстетическую задачу (отыскание принципа совершенства в области эстетики словесного творчества) Бахтин решает на путях этики: абсолютной эстетике соответствует высший этический принцип свободы. Еще одна черта «первой философии» Бахтина: она имеет экспериментальный, а не изначально запрограммированный характер. Действительно: поначалу Бахтин хотел примирить искусство и жизнь на путях ответственности («Искусство и ответственность»), но к этой цели он пришел на путях свободы: диалог, по Бахтину, есть реализация в первую очередь личностной свободы[393]. В «Авторе и герое…» ставится некий опыт: Бахтин хочет воочию увидеть, как возникает художественный образ. И оказывается, что при разговоре об «отношениях» автора и героя категория свободы уместнее, чем «ответственность»: само это слово все же настоятельно требует адресата, но никакого «третьего» в эстетической ситуации, какой она видится Бахтину, пока нет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное