Бакинский этап

Как свидетельствуют документы, Гитлер /…/ очень высоко отзывался о Сталине, о его решительности в искоренении так называемых «врагов», то есть всех, даже мнимых противников. /…/ А из воспоминаний Хрущёва мы знаем, что и Сталин с уважением высказывался о Гитлере… Или вот: «Гитлеровский и Сталинский режимы — как близнецы. Единая партия, унифицированная идеология, всемогучая безопасность, отсутствие законности». Дашичев не заметил лишь разницы в результатах: один убил десять миллионов, а другой — Сталин — 60 в «мирное время»! По Дашичеву отличие лишь в терминологии. В СССР — агрессия под флагом социалистического миссионерства, осчастливливания других народов сталинской системой… У Гитлера внешняя экспансия проводилась, как откровенное /Святая правда! Разрядка моя. В. Д./ завоевание земель, подавление и превращение в рабов одних народов, уничтожение других. Но на практике всё было поразительно похоже…» И восклицает: «Почему это сходство так долго оставалось незамеченным?» Он пытается ответить на этот риторический вопрос: «Мы привыкли противопоставлять себя фашизму. После тяжелейшей, кровавой войны сопоставление режимов звучало бы особенно кощунственно, дико…» И тут я с ним согласен и повторяю: с одной стороны — шесть миллионов погибших евреев, большинство которых считаются, — по «этико» — прагматическим соображениям, — убитыми на территориях, оккупированных немцами; плюс к тому — 105 тысяч немцев и европейцев–антифашистов, погибших от рук ГЕСТАПО в границах Рейха; с другой стороны — более шестидесяти миллионов россиян, уничтоженных Сталиным в так называемые «мирные» годы; ещё два с половиною миллиона крестьянских русских семей, истреблённых в полосе фронтов по сталинскому приказу №0428 от 17 ноября 1941 года; наконец, более трёх миллионов граждан оккупированных Сталиным стран Восточной Европы, погибших в результате операций НКВД-МГБ и «СМЕРШ». Всё это — не считая прямых жертв военных действий. Как же можно «сопоставлять и обобщать»?! А Дашичев — всё об общности и сопоставимости. Довлатов поступил профессионально: сбалансировал ожидаемую реакцию на ваш неординарный, если не сказать скандальный, рассказ рецензией действительно виднейшего учёного–историка. И тем защитил журнал, — и себя, конечно, — от ожидаемой истерики и атак ортодоксов. Дашичев здорово подыграл и вам: — «В былые времена статьи с подобными спорными версиями ни в коем случае не подлежали публикации. Но я полагаю, учёному и просто читателю стоит ознакомиться с этой историей /…/ Судьба её героя типична и поучительна…» Поблагодарите его… — /«Родина», № 7 за 1990 год. В. Дашичев: «Два фюрера», рецензия на «Последнего свидетеля»/.

Между прочим, перед самым «эйзенхауэровским» интервью я получил записку посла США в Москве Джона Метлока. С ним у меня сложились не простые отношения, хотя поначалу — с 1977 года — были приятельскими, даже дружескими. Он — однокашник моего американского брата. У брата в Ниидеме мы и познакомились в 1977 году. Однако, в Москве я, по–дружбе, посчитал себя вправе высказать ему своё неприятие его поведения. С удивлением я убедился, что этот по–профессорски респектабельный и не глупый человек, и к тому же полномочный представитель великой державы, позволяет себе непотребное. Он откровенно вылизывает волосатые жопы наших партийных бонз, унижая себя и свою страну — и мою тоже. И делает это по капризам и в угоду амбициям своей супруги. А та, забывая, что она — второе лицо в иерархии посланцев США, бездумно кайфует на безвозмездно устраиваемых и плотно опекаемых КГБ вернисажах её ординарных фоторабот. Купается в фанфарных «рецензиях» всё тех же искусствоведов «в штатском». И — пусть не желая того — светит охранке всех, кто, проникая чудом на её выставки, надеется связаться с американцами в попытке хоть что–то передать на Запад или просить её помощи.

Итак, Метлок спрашивает меня: почему я отказываюсь от приглашения правительства США посетить мемориал Эйзенхауэров в день столетнего юбилея президента? Отвечаю: потому, что начиная с 1977 года мы не раз и не два навещали могилы Дуайта и Мэми, близких нам с супругой людей. Мы и впредь будем их навещать. Но мы ни в коем случае не станем участниками осквернения их светлой памяти арбатовыми–боровиками, — стадом рептилий, десятками лет изощряющихся в клевете на нашего друга и спасителя… Взрываются–то все они за бугор не к абилинским могилам. Отнюдь. Но «за кофточкими», как говорят в России, И уж вам–то это надлежит знать, господин посол…

…Пусть в ситуации не аналогичной, но хорошо мне знакомый писатель как–то проговорился: «Мне трудно ответить на вопрос, зачем я всё это рассказываю. Но стремление сохранить в людской памяти то, что безвозвратно исчезает, — одно из сильнейших человеческих побуждений…» В данном случае и я ему подчиняюсь.