Баку - 1501

Старейший учитель секты нагшбендов - Бахаэддин,

Он помог всем верующим, избавил их от беды.

По его милости мертвые вечную жизнь обрели,

Страждущих он охраняет снаружи и исцеляет внутри.

Всю страну осиял он, украсил делами святыми!

Превратил он в цветник свою секту делами святыми!

Ибрагим говорил медленно, нараспев, и сидевшие вокруг дервиши начали понемногу раскачиваться. Когда же он перешел к другим, более взволнованным, возбуждающим человека стихам, где-то, вторя ему, зазвучала печальная музыка. Дервиши, разрывая и сбрасывая свои балахоны, враскачку приближались к центру помещения. Айтекин заметила, что теперь их стало больше оказывается, в недоступных ее глазу местах, у стен, в углах, сидели и другие дервиши. Утомленные вечным недосыпанием от бродячей жизни воспаленные глаза дервишей сейчас пылали, как наполненные кровью чаши. Они уже не молчали --до девушки доносились странные, жуткие звуки. Дервиши вскакивали с мест, кружились, совершали казавшиеся Айтекин смешными телодвижения. Уже многие, сбросив балахоны, впали в экстаз. Это и было "Меджлиси-сема" - музыкальное сборище доводящих себя до экстаза дервишей... Увиденное заставило Айтекин содрогнуться всем телом. Она давно уже ничему не удивлялась: за многие месяцы плена девушка, переходящая из одних рук в другие, познавшая ужас невольничьих рынков, отвыкла от нормальной человеческой жизни и нормальных человеческих отношений. Но сейчас ей вдруг показалось, что вскочивший на ноги, продолжающий громко читать взволнованные, притягивающие дервишей стихи Ибрагим тоже сбросит с себя балахон, примкнет к кружащимся в экстазе дервишам, и девушка увидит его налитые кровью глаза, неестественные телодвижения, голое тело... Ее била дрожь: она отодвинулась от окна. Не желая даже находиться поблизости от этого моления, она убежала к Рафи, спавшему в маленькой комнатке в правой части ханагяха. Высокая температура, державшаяся целый день, сейчас, видимо, спала, но озноб не проходил. Облизывая свои толстые губы, старик стонал: "Воды, воды..."

Айтекин взяла стоявший во влажной впадинке в углу комнаты кувшин, сняла с него крышку. Откинув голову назад, сначала сама отпила несколько глотков холодной воды, а потом, вынув из затянутой плесенью стенной ниши медную чашу, плеснула туда немного воды и поднесла ее Рафи. Изрядно ослабевший за время болезни старик попытался было взять чашу дрожащими руками, но не сумел, и Айтекин пришлось самой поднести воду к ненавистным ей губам. Больной с трудом отпил глоток холодной воды. Взгляд его задержался на исписанном крае чаши, он попытался прочесть: "сделал мастер Салех в честь..." Дальше прочесть не смог: света в комнате было мало, и глаза его, к тому же, плохо видели. Лихорадка совсем лишила его сил.

Сердце Айтекин сжимала тупая боль. Она вспомнила первый день, когда ее привели на публичную продажу... Во время торгов она ни разу не подняла головы, не оглянулась. По базару крутились арабы в белых, схваченных обручем платках, концы которых свисали им на лица, предохраняя от солнечных лучей; ходили татары в одежде из конской кожи, туркмены в лохматых, напоминающих большой казан папахах, завитки которых лезли им в глаза; неспешно шествовали персы и индусы в белых чалмах, суетились полуголые нубийцы, деловито выступали армяне в чухах с вышитыми канителью воротниками, грузины, черкесы в войлочных тюбетейках и черкесках; были здесь и европейцы, и русские купцы в суконных кафтанах; бродили меж рядов узбеки, хивинцы, мервинцы в полосатых стеганых халатах; торговались одетые в многоцветные нарядные одежды купцы из Хорасана, Синда, Пенджаба, Балха... Здесь же на все голоса расхваливали свой товар разносчики-кондитеры, носившие в своих лотках люля-набат, горы когула; галантерейщики, ювелиры, зычно рекламирующие свои изделия; стояли у сундучков с грудами монет разного достоинства и разных стран ловкие менялы; расхаживали торговцы с переброшенными через руку коврами, ковриками, накидками на седло, разноцветными сумками, верблюжьими и конскими попонами, упряжками, украшениями для верблюдов. Каждый громогласно расхваливал свой товар на своем языке, и слившееся многоголосье звуков создавало совершенно особый, ни с чем не сравнимый шум большого базара. Всего этого никогда не видела выведенная на продажу девушка. Лишь одно заботило и страшило ее. Полуголое тело Айтекин было обернуто куском канауса, и она, вся сжавшись, ждала: вот кто-то подойдет, отведет накидку, ощупает ее тело, раскроет рот, чтобы рассмотреть соразмерность зубов - будто коня покупает! А потом начнет торговаться.

Продававший ее купец моментально распознавал стоящего покупателя. Некоторых он вообще не подпускал к ней, повторяя:

- Есть деньги - в торг вступай, нет - прочь ступай.