Потом с ней столько всего произошло... В течение недолгого времени она переменила несколько хозяев и хозяек - конечно, не по своей воле! Жены, ревнуя мужей, которые на нее зарились, ненавидели ее за это и всячески над ней измывались. И снова продавали... Айтекин забрали из отчего дома, лишили родных, когда ей только что исполнилось четырнадцать лет. Любовь еще не свила гнезда в ее сердце, зато оно переполнилось ненавистью за эти месяцы скитаний! Ее стыдливость грубо растоптали в те дни, когда ее силой вырвали из материнских объятий, оторвали от трупа брата, увели из родного края и отправили на невольничий рынок, где она впервые, обнаженная, предстала чужим глазам на публичной продаже. Хоть она и сохранила невинность, но страшно вспоминать, что было потом...
За это время она выучилась и петь, и танцевать. Танцевать она любила еще и тогда, когда жила в родном селе. На свадьбах, бывало, плясала больше всех, никогда не чувствуя усталости! Заметив у нее способности к танцам и пению, работорговцы, чтобы побольше на ней заработать, передали Айтекин вместе с несколькими другими девушками женщине по имени Салми, зарабатывавшей себе на хлеб обучением музыке, танцам и пению. В доме этой женщины, в обществе таких же, как она сама, горемычных девушек, познала она несколько светлых дней в своей жизни после того, как потеряла отца и мать... Салми обучила ее тонкостям танца, научила играть на лютне и петь нежным голос ком берущие за сердце песни. Эти грустные песни, в которых звучали отголоски ее собственного горя, Айтекин пела столь искусно, что слушатели приходили в восторг от ее хотя и несильною, но приятного и свежего голоса. Сразу возросла и рыночная цена Айтекин, и купцы уже считали нецелесообразным продавать ее в дома мелких богачей. Красота и искусство Айтекин могли стать украшением дворцов.
Так она попала в лапы состарившегося и обессилевшего купца Рафи. Алчный старик не поленился отправиться в далекий путь, в надежде, доставив девушку в Тебриз, продать ее там повыгодней везирю или военачальнику, а если повезет, то и самому шаху. И если сделка эта состоится, купец Рафи собирался покончить с караванами, погонщиками, бесконечными разъездами и прожить остаток лет на вырученные деньги, а также и на те, что он заработал за всю свою долгую жизнь торговца - никому, даже самым близким не доверяя их, старик носил всю свою наличность при себе. Рафи купил девушку за очень дорогую цену; часть денег он уплатил и за товары, поручив их главному купцу, давнему своему знакомцу. А сам, боясь, что девушку могут отнять в до-роге, переодел ее в мужское платье и вел ее теперь в Тебриз под видом "сына".
Айтекин на мгновение растрогалась, видя страдания больного старика. Но тотчас же гнев в ее душе пересилил жалость. При одном воспоминании о деяниях старика - да разве они когда-нибудь забудутся?! - сердце ее опалило огнем ненависти. "Допустим, что время такое, допустим, что бог начертал у нее на лбе горькую судьбу. Но почему этот старик потерял свою человечность? Почему не мог он жить, как другие хорошие люди, праведным трудом, трудом своих рук? Нет, этот негодяй рожден не женщиной, а двуглавым чудовищем, дивом! А я, глупая, пожалела его. Пожалела! Барашек пожалел волка! Подумать только, боже!" - бормотала она про себя.
Довольно было бы и одного случая, происшедшего через несколько дней после заключения торговой сделки, чтобы Айтекин возненавидела старого Рафи до смерти. Айтекин содрогнулась от воспоминания: она помнила этот случай так, как если бы он произошел вчера. И сразу же встало перед ее глазами, ожившее как жуткое видение, лицо старого купца... Он было странным - как будто ему сдавили с двух сторон щеки и виски, а лоб, нос я подбородок резко выпятили. Глаза его вылезали из орбит так же, как и теперь, от боли, но тогда причина была иной. Тогда она подумала: лицо ее покупателя похоже на кутаб36. По существу, сравнение было случайным: между сплюснутым с двух сторон лицом Рафи и добротой насыщающего людей кутаба не было, конечно, ничего общего. Но девушка, едва увидев Рафи, прозвала его "кутабом": так это прозвище за ним и осталось - конечно, в мыслях, а не в словах Айтекин. А тот день теперь она хорошо помнит. И без того выпученные глаза купца вот-вот, казалось, вылезут из орбит, каждый - пылал, как коптящий траурный факел. На толстых губах старика пузырями выступала слюна. От предвкушения по впалым щекам Рафи пробегали судороги, жилы вздулись, непроизвольные глотательные движения гортани заставляли непрестанно ходить вниз-вверх острый кадык. Заросшие желтоватыми волосами худые жилистые руки старика тоже нервно двигались, не находя себе места. Привычным, как у работорговца, движением он проводил рукой по телу девушки и корчился при этом, как ужаленный змеей, стискивал зубы, уже не в силах сдержаться. Наконец, не выдержал - бросился на девушку. Айтекин поняла! С ужасом поняла, что сейчас все, кажется, будет кончено, мерзкая рука навеки осквернит ее тело. Проглотив рыдания, она вперила гневный взгляд в слезящиеся выпученные глаза: