Участившиеся визиты Бакунина в соседское имение теплоты в их отношениях не прибавили. И кончилось все тем, что Александр Михайлович, несмотря на свою рассудительность и положение, впал в меланхолию и отчаяние, как бы сегодня сказали, — в депрессию. Да в такую тяжелую, что принял роковое решение — застрелиться. Трудно сказать, решился бы он нажать на спусковой крючок, разделив тем самым вместе со многими другими жертвами безответной любви участь гётевского юного Вертера, если бы не поделился своим несчастьем с родной сестрой Татьяной, в замужестве Полторацкой.
Варенька Муравьева рано лишилась отца, благодаря которому она стала родственницей всех будущих декабристов Муравьевых. Овдовев, ее мать — тоже Варвара, но Михайловна — вскоре вторично вышла замуж за соседа Бакунина Павла Марковича Полторацкого. Татьяна Бакунина, став женой его брата — Александра Марковича, таким образом породнилась со всем семейством Полторацких и пользовалась особым расположением Вареньки Муравьевой. Она-то и рассказала ничего не подозревавшей девушке о безвыходном положении родного брата и принятом им роковом решении. После нескольких доверительных бесед на правах почти что тетушки Татьяна уговорила Вареньку согласиться на брак с Александром Михайловичем.
Венчание состоялось 16 октября 1810 года в прямухинской домовой церкви. Дальнейшая совместная сорокачетырехлетняя семейная жизнь Александра Михайловича и Варвары Александровны Бакуниных могла бы послужить сюжетом для классического романа со счастливым концом. У них родилось одиннадцать детей — пятеро сыновей и шестеро дочерей. Правда, одного ребенка они потеряли — в двухлетнем возрасте умерла младшая дочь Софья. После рождения каждого ребенка счастливый отец сажал в парке липу, так что спустя тринадцать лет после венчания Александра Михайловича и Варвары Александровны появилась новая аллея. И у каждого дерева было свое имя, данное в честь детей: Любовь (1811), Варвара (1812), Михаил (1814), Татьяна (1815), Александра (1816), Николай (1818), Илья (1819), Павел (1820), Александр (1821), Алексей (1823), Софья (1824)[3].
Лишь однажды размеренное дворянское житье-бытье и безмятежная сельская идиллия были прерваны — вторжением Наполеона в Россию в 1812 году. После падения Смоленска открылась прямая дорога не только на Москву, но и на Петербург — через Ржев и Вышний Волочёк. Бакунинские земли оказались на их пути. В Твери, как и в других российских городах, формировалось ополчение — по одному человеку мужеского полу от двадцати пяти крепостных душ. Александр Михайлович на свои деньги купил пороха, свинца, раздал крестьянам и дворовым тридцать ружей, шестьдесят сабель и несколько сот пик. Дворяне с домочадцами и скарбом собрались в Торжке, запрудив город возами и каретами, готовые при первой команде эвакуироваться в Великий Новгород и далее — в Петербург. Но французы двинулись на Москву. Остальное известно…
Существовала, правда, красивая семейная легенда, не подтвержденная документально, что Кутузов, являвшийся дальним родственником Бакуниных, останавливался ненадолго в Прямухине, когда ехал из Петербурга в действующую армию. Впоследствии два возвышения на Красивом холме в прямухинском парке были названы «кутузовскими горками», а на их вершинах водружены памятные камни. Рассказывали, что вплоть до изгнания Наполеона из России хозяин имения каждый день посылал на «кутузовские горки», с коих видно было далеко окрест, мужиков следить за дорогой: не покажется вдали коляска в сопровождении отряда верховых и не заглянет ли еще раз в Прямухино Михаил Илларионович — победитель ненавистного супостата…
После войны у Александра Михайловича и Варвары Александровны Бакуниных родился первый сын, названный Михаилом. В семейных заметках отца записано: «Года тысяча восемьсот четырнадцатого, майя осьмнадцатого, в Духов день, в пять часов с половиною родился наш Миша». Рожденные в Духов день считались отмеченными особой печатью судьбы. Для Михаила Бакунина это поверье сбылось в полной мере.
О детских годах Михаила сведений сохранилось очень мало. Его жизнь как бы растворилась в жизни всей семьи, которая протекала по раз и навсегда заведенному распорядку, где авторитет родителей считался непререкаемым, а установленные ими правила поведения не подлежали обсуждению.