— Подождите за дверью, — тихо произнес он, обращаясь к друзьям-студентам. Когда те вышли, он, не сдерживаясь, хлопнул рукой по столу:
— Я не давал тебе права разговаривать в подобном тоне.
— Отмени завтрашнее покушение, — угрюмо произнесла Ганна.
— Ты с ума сошла.
— Нет. Я чувствую… Я почти наяву вижу, чем оно закончится — все мертвы: Саша, Арнольд… Это неспроста, я знаю. Вспомни, у нас было три неудачи подряд, и все за последние месяцы. Где твое хваленое чутье, черт возьми?
— Ты хочешь обвинить кого-то из нас в предательстве? — холодно спросил Лебединцев. — Решила уподобиться Гольдбергу или Бурцеву? Те тоже кричат о чистоте рядов… А с кем прикажешь работать? — Он подошел к узкому стрельчатому окну и посмотрел на улицу. Снег падал с неба — хлопья были огромные, белые и казались невесомыми. — Я ежедневно, ежечасно посылаю людей на смерть и иду на нее сам. Да, я не имею права быть легковерным. Но отталкивать своих товарищей беспочвенными подозрениями…
— Беспочвенными? — вскинулась Ганна.
— А ты можешь предъявить ей что-то конкретное?
— Не ей, — тихо произнесла она. — Ему.
Получив донесение от «Челнока», полковник Ниловский вызвал экипаж и поехал к Столыпину. Отчет агента он аккуратно положил в папочку и сейчас вез с собой, хотя и понимал, что это опасно. «На улицах вообще стало неспокойно: обвяжет себя какой-нибудь чокнутый бомбист динамитом, подпалит фитиль, бросится под карету… А тогда мне уже будет все равно: хоть потоп, хоть революция».
Они частенько беседовали втроем — Ниловский, премьер-министр и его жена, известная питерская красавица Ольга Борисовна (знающий человек дорого заплатил бы за возможность такой беседы — это был знак высшего доверия к сослуживцу). Поболтав о погоде и выслушав последние дворцовые сплетни, Юрий Дмитриевич вынул из папки донесение своего агента и положил перед Столыпиным. Тот отодвинул от себя блюдце, водрузил на нос пенсне, пробежал глазами ровные строчки.
— И чего вы хотите от меня? Чтобы я отказался от участия в церемонии?
— Да, — прямо ответил Юрий Дмитриевич.
— А вы представляете себе заголовки каких-нибудь левых газет: премьер-министр России, лицо, особо приближенное… ну и так далее, испугался возможного акта со стороны экстремистов, а шеф политической полиции (то есть вы) оказался не в силах… Или в силах? — спросил Столыпин с надеждой.
— Боюсь, что нет, Петр Аркадьевич. Вы должны понять: специфика здания, специфика церемонии… Нет, я на себя такую ответственность не возьму.
— Петенька, не нужно ехать, — умоляюще сказала Ольга Борисовна. — Уж коли Юрий Дмитриевич не советует…
— А фон Лауниц? Вы докладывали ему положение дел?
— Конечно.
— И какова была его реакция? А, дайте угадаю: его превосходительство усмехнулся, подкрутил усы и заявил, что бомбисты ему не указ?
Ниловский улыбнулся:
— Вы даже насчет усов не ошиблись. А что касаемо безопасности… Владимир Федорович приказал еще до церемонии передать ему архив Четвертого управления и списки агентуры. Фактически я уволен, Петр Аркадьевич. Поэтому я и советую вам не ездить туда.
Столыпин опустил взгляд к нетронутой тарелке и тихо спросил:
— Значит, дело не в специфике здания, верно? Будь в вашем распоряжении агентура… Пожалуй, я постараюсь замолвить за вас словечко перед градоначальником. Многого не ждите: коли он решил подмять под себя Четвертое управление, воспрепятствовать я не могу, однако отсрочку в несколько дней я гарантирую… Вы понимаете меня?
Последние слова он произнес едва ли не шепотом. И Ниловский даже не из самих слов, а из интонации вдруг понял, чего на самом деле желал премьер. А поняв, вытер платочком внезапно вспотевший лоб…
На следующий день фон Лауниц, открыто выражавший неприязнь к Ниловскому, поинтересовался:
— Ваши люди будут на церемонии в медицинском институте?
— Непременно, Владимир Федорович. Я отрядил туда практически всех филеров.
— Петр Аркадьевич пожалует?
— Конечно, — спокойно ответил Ниловский, совершенно точно зная, что Столыпин решил не ехать (Ольга Борисовна ликующе сообщила утром, что сумела уговорить мужа).
— А мне, значит, советуете не быть? — Фон Лауниц не на шутку рассердился. — Трусом меня хотите представить? Не выйдет! Я как-никак свиты его величества генерал-майор!
— Я не смею ни на чем настаивать. Но мой долг — загодя предупредить вас об опасности.
— Ладно, это уже не ваше дело. Вы закончили работу над списком агентуры? Премьер-министр упросил меня дать вам отсрочку (не понимаю, правда, какой ему интерес до вашей персоны?). Ну да бог с ним. Однако на следующей неделе политическая охрана должна быть в моем подчинении.
— Слушаюсь, Владимир Федорович, — сказал Ниловский с тайной нехорошей улыбкой: приятно знать о недруге, что жить тому осталось всего ничего…