Конечно, у него много врагов, но друзей, наверное, больше… Уж не меньше, так точно. И каждый знает тот кусочек жизни Гиацинта, когда они были вместе. Жаль, что я его встретила так поздно, мы могли жить рядом всё детство. Как он вообще очутился в Париже?
— Граф наотрез отказался от военной карьеры, и отец отправил его в Париж. Учиться во дворцовой Оранжерее.
— Ему бы в Академию Изящных Искусств, а не в Оранжерею, — вздохнула Виола. — Рассказывай дальше.
— В Париж юный граф отправился с удовольствием и неохотно одновременно, — продолжала Фиалка. — С радостью потому, что всё это большая сцена, здесь не соскучишься; а неохотно потому, что здесь нет моря.
— Это я знаю. Он очень любит море. Мне самой его здесь не хватает, — кивнула Виола.
Сестра сочувственно улыбнулась и продолжала:
— К тому же, при дворе в Париже служили давние знакомые его отца — семья Роз.
— Правда! Розанчик должен хорошо знать этот период жизни Гиацинта, — оживилась Виола.
— Розанчик знает ещё меньше, чем ты! На уроках наш дорогой граф появлялся крайне редко. Гиацинт Гасконец — так его тогда звали, носился по всему Парижу в поисках местных достопримечательностей. И обычно находил их, в виде шпаги какого-нибудь наглеца. Так и сложилась его слава лучшего дуэлянта в шестнадцать лет. Точнее, даже раньше!! В шестнадцать он закончил образование, и несчастные педагоги не знали, как вернее оценить его способности.
— Очень хорошо понимаю их затруднение, — покачала головой Виола.
— Я тоже. Но это лишь малая часть того, что было в его жизни.
"Да уж!" — Виола вспомнила, чем сейчас занят Гиацинт.
— Тем не менее, я думаю, вы будете счастливой парой. Его не удавалось укротить никому, а ты добилась этого совсем просто, позволив ему только поцеловать край твоего платья, кончики пальцев…
— Если бы так и было, как ты говоришь! А вдруг он уйдёт? — сомневалась фрейлина.
Фиалка обняла сестру за плечи:
— Он тебя любит, в этом всё дело. Ты не старалась удержать его, потому что поняла: это глупо. Он никуда не денется от тебя.
Виола невольно засмеялась:
— Ох, сестра, какая ты монахиня?
— Самая обыкновенная, — убеждённо ответила Фиалка. — Я вас вижу со стороны, мне виднее. Ты и он — пара, соединённая на небесах.
Виола улыбнулась с лёгкой печалью:
— Если бы ты ещё могла доказать это нашей мамочке…
50.
Параллельно с разговором двух сестёр достойный лорд Гладиолус бродил в раздумьях по пустой приёмной, где он недавно встретил призрак своей первой любви. Внезапно он почувствовал за спиной пристальный взгляд. Лорд оглянулся. На лестнице, ведущей сверху, стояла она.
— Глэд!
— Рута? — он не поверил своим глазам.
Фрау Рододендрон спустилась и подошла к нему.
— Рута!..
Лорд взял её руки в свои. Сорок лет прошло или не сорок, а для него она навеки останется прежней. Альпийской Розой.
Они, как в те далёкие времена в Швейцарии, ходили, взявшись за руки, по пустынному залу. И говорили… Им много чего надо рассказать друг другу.
— Рута, почему ты фрау Рододендрон, а не баронесса Шток-Роза? — несмело спросил лорд.
— Глэд, я тебе отвечу! Мой д
Я и вернулась. Правда, потом ещё два раза ходила
Лорд почувствовал, что Рута будет рада, если узнает правду.
— Да, дорогая, она была леди, но детей у нас нет и не будет. Я уже десять лет — вдовец.
— Да Боже ж мой! — непосредственно воскликнула фрау. — Так ты, значит, тоже свободен! Тогда почему не делаешь
Лорд не выдержал и засмеялся. Это, разумеется, против английских законов приличия, но он снова чувствовал себя как в молодости. И забыл, что он лорд и доверенное лицо королевы, и стал просто человек: Глэд Гладиолус.
— Разве можно так сразу? — притворно ужаснулся он, пряча улыбку.
— Как я могу любить такое чудовище!? Сорок лет ему мало, шоб узнать человека и сказать: "Рута, девочка, я имею тебе сказать пару слов. Мы не бог весть как молоды, и, возможно, не дотянем до золотой свадьбы, но возьми меня себе в мужья, и я тебе скажу спасибо".
Гладиолус благодарно возвел глаза к небу.
— Рута, я тебя обожаю. Англичанки ничего не смыслят в таких делах, как "сказать пару слов".
Она смутилась.
— Прости, Глэд.
Его забавляло и трогало, как она понижает голос, когда говорит серьёзно и пытается выглядеть "леди", и как сбивается на свой особенный говор, когда сердится. Боже! Потерять сорок лет — это страшное преступление.
"По совести, надо бы заточить меня в Лондонский Тауэр", — подумал лорд. А вслух сказал:
— Ничего, у нас ещё всё впереди, дорогая…
51.