Бал жертв

Избранная библиография П.-А. де Понсон дю Террайля:

Бал жертв (Le Bal des victims, 1865)

Сыновья Иуды (Les Fils de Judas, 1867)

Капитан Черных грешников (Le Capitaine des Pénitents noirs, 1869)

Молодость Генриха IV (La Jeunesse du roi Henri, 1859–1869)

Великосветские воры (Les Voleurs du grand monde, 1869–1970)

Похождения Рокамболя (Les Exploits de Rocambole, 1857–1870)

Пролог Жилет из человеческой кожи

I

Париж облекался в тот прозрачный туман, который приносит с собою осень. День уже прошел, ночь еще не наступила, и фонари зажигались, будто звезды в небе, затянутом облаками.

Толпа заполняла улицы. Толпа пестрая, странная, занятая, веселая и шумная, толпа, отправлявшаяся на танцы. Тогда танцевали повсюду, танцевали для удовольствия, из необходимости или из чувства долга.

Довольно давно уже Франция стояла по колено в крови, с головой, забитой политическими заботами, с желудком, раздираемым голодом. Франция не хотела более ни трибунов, ни палачей, ни гильотины, ни убийств, а только балов и спектаклей. Настал час реакции, реакции удовольствия! Франция разорилась, но будет танцевать. Отели разрушили, разграбили, сожгли, но Руджиери, великий человек, раскрыл сад Тиволи.

Посмотрите, как бежит эта толпа, еще в трауре, на насмешливых губах которой опять появилась улыбка! Как поспешно бежит она смотреть новую пьесу, которую гражданин Сажрэ поставил в Фейдо!

Здесь щеголь в кафтане голубиного цвета с пуговицами большими, как тарелки, в пестром жилете, в галстуке, доходящем до верхней губы, с кривой тростью, в серьгах, с двумя цепочками у часов, висящими на двух широких, голубой и розовой лентах.

Там с голыми плечами, с газовыми волнами на голове вместо накидки гражданка, никогда не бывшая знатной дамой, но мода и красота провозгласили ее королевой. Посторонитесь! Вот Марион!

Кто такая Марион — вы сейчас узнаете это. Ей восемнадцать лет; губы у нее алые, глаза темные, белые плечи исчезают под густыми локонами роскошных волос, развевающихся на вечернем ветре, у нее гибкий и смелый стан, стройные ножки, изящные руки, задорный смех. Жизнь ее — песня, сердце — ее тайна. Знатные вельможи, еще оставшиеся в Париже, обещают ей разные чудеса; щеголи оспаривают ее друг у друга, но Марион не любит никого… или никто не знает, кого она любит.

Каждый вечер ее видят у дверей театра. Лоток ее висит на шее на ленте, руки обнажены, ноги в белых атласных башмачках. Ее цветы самые лучшие; и зимою и летом у нее есть пармские фиалки. Она продает всем свои цветы. Бывший аристократ, заделавшийся щеголем, заплатит за этот букет двадцать ливров, но бедный приказчик, который хочет угодить гризетке, предложит тридцать су, и Марион удовольствуется этим; она даже улыбнется ему и пожелает успеха, успеха влюбленных, то есть поцелуя, орошенного слезами счастья, смешанного с горестью.

Марион поместилась у ворот Тиволи. Ее красная юбка, вышитая черным, выказывала ее прелестную ногу. На плечи она набросила клетчатый шарф, черный с красным, как ее юбка. Ее прекрасные волосы не имели другого украшения, кроме красной гвоздики, пришпиленной на одной стороне головы. Впрочем, во всякое время года в ее волосах виднеется алый цветок. Простое ли это кокетство или обет — неизвестно, но между многочисленными и несчастными обожателями Марион уже несколько месяцев ходит странная история. Рассказывают, что в один зимний вечер у дверей вокзала к ней подошел молодой человек. Увидев его, Марион вскрикнула, побледнела и отвела его в сторону, но нескромные глаза последовали за ними, видели, как молодой человек распахнул свой сюртук и вынул красную гвоздику, такую же, как та, которую Марион носила в волосах, только она была увядшая. Марион схватила цветок, а ему отдала гвоздику с головы своей, и молодой человек затерялся в толпе.

С тех пор делали тысячу предположений о Марион, но самые страстные поклонники, те, которые больше всех старались ей понравиться, напрасно отыскивали след таинственного молодого человека — его более не видели.

В этот вечер 11 вандемьера толпа теснилась у Тиволи и щеголи, проходя мимо Марион, опустошали ее лоток. Никогда, быть может, смех молодой девушки не был так весел, а обращение так развязно. Подбоченившись, отвечала она на озорство то одного, то другого своими полупрезрительными, но не оскорбительными словами.

Некий щеголь, небрежно опираясь на свою «исполнительную власть» (так назывались тогда модные трости), купил у Марион за шесть ливров букет фиалок в один су и сказал ей:

— Знаешь ли, что ты напрасно пришла сюда сегодня?

— Почему же, гражданин? — спросила Марион, улыбаясь.

— Тебе было бы лучше в Гробуа, где гражданин Баррас дает великолепный праздник.

— Разве я продам там букеты дороже, чем здесь?

— Нет, но там увидели бы твои прекрасные глаза, твои очаровательные губки, твои волосы…

— Я знаю остальное, — сказала Марион.

Оставив щеголя немного сконфуженным, она подошла к супружеской чете, которая вошла в ворота очарованного сада.