Балаустион

— Это точно, кур-рва медь! — хохотнул полемарх. — Кстати, сколько дней осталось до синедриона геронтов?

— Восемнадцать, — Ион, как всегда, подсчитал быстрее всех. — Уже недалече.

— Я говорил с большинством старейшин, — сообщил стратег Никомах. — Все отлично: примерно две трети старцев собираются проголосовать за возвращение царя из изгнания. А если еще Скиф поможет, как обещал, в победе можно не сомневаться.

— Нужно готовить дворец! — вырвалось у Леонтиска. Он, как и все, с нетерпением ждал возвращения в город государя Павсания и хотел, чтобы город встретил старого царя как полагается.

— Верно, — кивнул Пирр. — С этими убийствами мы совершенно забыли, что старый особняк уже наш. Завтра же велю тетке Арите заняться обустройством. Пусть выделит денег, наймет архитектора и мастеров, привлечет илотов из поместья… Они должны работать день и ночь, чтобы к приезду отца хотя бы часть помещений была пригодна для жилья. Для царя Спарты и его свиты в доме тетки места не хватит.

Царевич с такой уверенностью говорил о возвращении отца, как будто суд геронтов был уже выигран. Леонтиск, как ни пытался заставить себя, не мог найти в себе подобной убежденности. Несмотря на бодрые прогнозы Никомаха, афинянин был уверен, что Агиады и другие враги Павсания сделают все, что возможно, чтобы не допустить оправдания изгнанника. Тем более, что в городе находятся римлянин и македонец, которые тоже навряд ли будут сидеть сложа руки. С другой стороны, подавляющее большинство граждан, особенно после сегодняшнего покушения, твердо встало на сторону Эврипонтидов… Одним словом, соотношение сил было совершенно непонятным, все вскроется только в самый день синедриона. И этот день неотвратимо приближался….

Леонтиск зябко передернул плечами. Где-то глубоко внутри, под желудком, поселился голодный червячок томительного ожидания.

— В Спарту путь держишь, уважаемый? — поинтересовался Евмил у своего случайного сотрапезника. Евмил уже дважды встретил его по дороге из Афин — в мегарской харчевне и близ коринфских городских ворот — и сейчас, снова увидев этого круглолицего и белозубого парня здесь, на постоялом дворе в Аргосе, решил познакомиться.

— Точно, — тот, похоже, был рад поболтать. — Ферсандр из Ларимны.

— Дорией, — представился Евмил, помня наказ хозяина в пути скрывать истинное имя и поручение.

Повинуясь знаку Ферсандра, на кухню бросилась расторопная служанка. Вернувшись через миг, она поставила на стол сосуд с вином и чашу для смешивания, качнув перед глазами мужчин тяжелой грудью и многообещающе улыбнувшись. Они почти не обратили на нее внимания, занятые холодной птицей и разговором. За первым кувшином Ферсандр успел рассказать, что хозяин, большой пирейский чиновник, отправил его в Спарту подыскать учителя гопломахии для сына. Евмил отвечал наскоро придуманной историей о том, как его хозяйка, прослышав где-то о необыкновенных свойствах священного источника Елены близ Спарты, чья вода якобы омолаживает кожу и помогает зачать сына, извела мужа просьбами добыть ей этой водицы. И вот он, Евмил, вместо того, чтобы надзирать за хозяйской мастерской, трясется в седле с медным сосудом на поясе.

Ферсандр посочувствовал, заказал второй кувшин. Пышногрудая служанка принесла к вину сыр, фрукты и еще один жаркий взгляд. Новоиспеченные приятели, наполнив кубки, продолжали беседу. Ферсандр поведал, как был матросом на торговом судне, плавал в Сирию, где едва не погиб от рук пиратов, и в Египет, где люди поклоняются кошке и крокодилу и строят для своих царей огромные усыпальницы. Сам он, правда, пирамид не видел, зато побывал в Александрии, огромном городе, по сравнению с которым Афины — это жалкая замызганная деревня. Евмил подивился, затем рассказал историю о том, что видел в одном борделе девку с четырьмя грудями и совершенно лысой головой. Несмотря на уродство, девка пользовалась огромной популярностью у матросов и солдатни и ходила вся в золоте и синдоне.