Балбесы (СИ)

— Красивые, красивые, отец, — ответил Блонди.

Старик мечтательно вздохнул.

— Так давно не был на воле, что и забыл уже всё.

— А давно сидишь? — спросил Блонди.

— Так давно, что и не упомнить.

Старик вздохнул и завозился, пытаясь усесться поудобнее.

— Мой отец родил меня в этой камере.

— В смысле -твой отец? Я, конечно, не лекарь, но уж поверь мне, дедуля, женщина для этого точно нужна.

Старик громко фыркнул, выражая всё своё презрение никчёмным познаниям Блонди в процессе деторождения.

— Он зачал меня и выносил в своём бедре. А когда мне пора было на свет божий, он снова разрезал бердо и так я появился.

— Одна история восхитительнее другой.

— Ты что, не веришь мне? — в темноте блеснули глаза деда.

— Верю, конечно, отец, верю, просто ещё не такой мудрый, как вы, — сказал Блонди, решив не доставать сумасшедшего.

Старик удовлетворённо покивал и успокоился.

— Хороший ты молодой человек.

Он завозился в своём углу, затем поднялся и подошёл к Блонди, держа что-то в протянутой руке.

— Что это за штука?

— Алмаз.

— Вот как? Откуда же он у тебя?

— Этот алмаз мой отец тридцать лет хранил у себя в заднице, — сказал старик. — Когда же он отдал богам душу, тогда я хранил этот камень тридцать лет у себя в заднице. А теперь он твой, сынок.

Дед протянул камень Блонди.

— Фу, боги, убери его от меня, да я его трогать не хочу.

— Ты что, балбес? Это бесценный дар!

— Да зачем вы его в задницах-то хранили?

— А где ещё, балбес? — разозлился старик. — Хочешь, чтобы охранники обыскали нас и нашли камень? Вот уж дудки, мой отец был умён и хитёр, он такого не допустил бы.

— Да что вас, в самом деле, каждый день что ли обыскивали? Ну, подержал денёк, другой, раз обыскали, нету ничего, зачем им каждый день-то у вас по карманам шастать? Тебя сколько раз за всё это время обыскивали?

Старик часто заморгал и поднял голову к потолку, силясь припомнить.

— Ну, ты и гад, — наконец ответил он и максимально демонстративно обидевшись, побрёл обратно в свой угол.

— Да, ладно тебе, отец, ладно. Не хотел я тебя обижать. Давай сюда свою каменюку.

Старик, ворча что-то себе под нос, снова подошёл и протянул камень. Блонди взял алмаз, размером с кулак, ёжась от брезгливости, и сунул в карман.

— Спасибо отец, и всё такое. Не знаю, что в таких случаях говорят. В загробном мире буду самый богатый.

Старик будто не слышал, зациклившись на другом.

— Ты его в кармане не храни.

— А где?

— Спрячь в заднице, чтобы никто не нашёл.

— Да с какого это перепугу? Не буду я себе ничего никуда совать, отстань. Зачем мне это вообще делать, фу, о боги.

Старик возмущённо громыхнул цепями.

— Мой отец тридцать лет его хранил в своей заднице! Я тридцать лет хранил его там же! И ты храни!

— Отстань ты, не буду, сказал же.

Старик плюнул.

— Молодёжь совсем не умеет чтить традиции. Гниёт наше общество, из-за таких как ты, пацан.

Дверь в камеру открылась и зашёл тюремщик, в сопровождении двух монахов.

— Эй, старик, давай на выход.

Дед медленно поднялся, будто постарев на сто лет разом.

— Прощай, сынок. Помяни дедушку добрым словом и не забывай мой, хм, дар тебе.

— Свидимся в лучшем мире, старик.

Блонди махнул ему рукой на прощание и монахи, взяв под руки старика, повели его прочь. Тюремщик, мясистый и здоровый, будто каждую свободную минуту ел и таскал тяжести одновременно, не закрывая дверь камеры, почесал затылок, глядя им вслед.

— Слушай, начальник, а долго старик тут сидел-то? — охрипшим голосом спросил Блонди, который, оказалось, так сильно успел привязаться к чокнутому деду.

— А? Этот-то? Дня три. Стоял возле дороги и показывал зад благородным дамам. Вон его, в дом для скорбных разумом повели.

Блонди задохнулся от возмущения.

— Три дня?

— Ага.

— В цепи-то вы его зачем заковали?

Мясистый пожал плечами.

— Порядок должен быть в учреждении. Все сидят в цепях. И он сидел. И ты сидишь. Потому что порядок должен быть в этом мире. А без порядка — что? Один беспорядок, хаос и сумятица. Полное нарушение баланса, темнота и смерть.

Кажется, работа здесь была столь скучной и требовала столь мало времени, что ничего другого, кроме как философствовать часами у тюремщика не оставалось. Мясистый захлопнул дверь и Блонди остался один в темноте.

Медленно тянулись часы, а может быть и целые столетия. Неожиданно, камера снова открылась и вошёл Мясистый.

— Эй, к тебе гости, блондинчик.

Том, щурясь от яркого света, посмотрел на входную дверь, где стоял монах в серой хламиде.

— Пять минут, святой отец, — сказал тюремщик и ушёл.

Блонди повёл затёкшими плечами.

— Спасибо, что решили навестить, пастырь, но я был не слишком религиозен и мне нет интереса с вами языками чесать.

— Мне с тобой тоже никогда не было интересно беседовать, между прочим, — сказал Хрюша, сбрасывая капюшон.

Одним часом ранее:

— Великая божественная матерь, защити меня, - прошептал Хрюша, постучавшись в ворота тюрьмы.

— Именем закона, откройте, — негромко пискнул он.

Из кустов показался Генри и демонстративно постучал кулаком по лбу.

— Ой, — Хрюша покраснел, — извините, то есть я хотел сказать, открывайте ваш дом и впустите в него служителя церкви, ибо он несёт свет и радость познания богов.