Ситуацию спас муж Улановой, театральный художник Вадим Фёдорович Рындин, неожиданно явившийся из кухни с блюдом восхитительного паштета, который был мгновенно уничтожен присутствующими. Когда Рейжевский уходил, он заметил в кухне открытые консервные банки – это был паштет Большика, «собачий паштет». Пёс, как и подобает важному посетителю столицы, прибыл в Москву со своим продовольствием…
О личном вполголоса
О личном нельзя говорить во весь голос… Однажды в ответ на вопрос о мужьях Уланова посетовала: «Не понимаю этой нынешней тяги ко всему интимному. Мне иногда кажется, если б вдруг у нас наступила жара, как в Африке, то в отличие от африканских племен люди бы у нас ходили без набедренных повязок, совсем голые».
Она не пускала посторонних в свою личную жизнь, которая не была скудной на любовь. Актёр и режиссёр Иван Берсенев, художник Вадим Рындин, дирижёр Кировского Евгений Дубовский, дирижёр Большого Юрий Файер были её гражданскими мужьями. Единственным «законным» супругом Улановой был Юрий Завадский, с которым они расстались, но остались друзьями и никогда официально не разводились. В первые послереволюционные годы Завадский был самым популярным молодым актёром Москвы, сыграл принца Калафа в знаменитой постановке Евгения Вахтангова «Принцесса Турандот». Потом прославился как режиссёр.
Они близко познакомились в тридцатые годы, на отдыхе в Барвихе. К тому времени Завадский уже был поклонником искусства Улановой: «Впервые я увидел Уланову в «Лебедином озере». Она была такой же, как все, и все-таки иной. Вокруг Улановой танцевали, Уланова жила. Ее Одетта существовала… Уланова принесла с собой в искусство целый мир драматических страстей». Это не дежурные комплименты, Глаз режиссёра приметил в улановской эстетике главное – проникновение в образ.
В воспоминаниях о Завадском превалируют такие формулы: «Надменный Онегин», «равнодушный красавец», «барин, родившийся в енотовой шубе». Марина Цветаева страстно в него влюбилась, посвящала километры стихов, в которых актёр предстаёт пленительным сердцеедом: «Вы столь забывчивы, сколь незабвенны». Но броня лицедея-Казановы волшебным образом исчезала, когда он видел (или хотя бы слышал по телефону!) Уланову, перед которой преклонялся.
В сороковые годы к Завадскому пришло официальное признание. Известна колкая шутка Фаины Раневской: «Завадскому дают награды не по заслугам, а по потребностям. У него нет только звания «Мать-героиня». Он привык к почёту, к лести, но перед Улановой робел…
На спектаклях, на приёмах они часто появлялись вместе: Калаф и Джульетта, статный барственный режиссёр и хрупкая балерина. Он не пропускал спектаклей Улановой в Большом. Конечно, семейная жизнь двух подвижников театре была неординарной. Галина Уланова вспоминает:
Завадский и в преклонном возрасте, когда их брак фактически распался, как юноша, летел к ней на свидание по первому зову. Почти каждый вечер пил чай у Улановой на Котельниках.
Когда в 1977 году он умер, Уланова была за границей. Он часто звонил ей в Париж, надеялся ещё увидеть Галину после гастролей, но… Уланова не смогла приехать на похороны, не успела. Только прислала венок с надписью: «Завадскому – от Улановой». Когда в театре Моссовета отмечали столетие Завадского – весь зал скашивал взоры на Уланову. Ей было за восемьдесят, она в те годы редко бывала в театрах, но пришла поклониться мужу.
Завоевать сердце Улановой могли только талантливые, артистически одарённые мужчины. Безусловно, общение с такими людьми, как Завадский и Берсенев, помогало в работе над балетными образами. Хотя есть и противоположное мнение, его высказала историк балета Вера Красовская: «Уланова была особенно хороша до того момента, пока не стала выходить замуж за режиссеров, которые начали учить ее «играть»: до этого она была только Музой танца, танцевала, как дышала». В любом случае, семейная жизнь Улановой не могла нарушить её потребности в круглосуточном творческом поиске.