Бали: шесть соток в раю

Наконец передо мной оказался зал, куда поместили стилевую и сюжетную пересортицу. Хорошо, что хозяин Уртаки не побоялся выставить эти картины именно здесь, рядом друг с другом. Это только усиливало впечатление от них. Местные попытки подражания Энди Уорхоллу соседствовали с бытовыми зарисовками, напоминающими по манере работы русских передвижников, только изображавшими балийские жизненные передряги. Эксперименты с изображением ваянг пурво — индонезийского театра теней, с его ведьмами, ракшасами, летающими деревьями и неизменными Рамой, Ситой и Хануманом, — уживались рядом с картинами, формально относящимися к религиозной тематике.

Последние мне и были нужны. Среди акварельных рисунков и тяжеловесных холстов, написанных маслом, где представали балийские храмы, суровые хранители-баронги и ведьмы-рангды, высунувшие, словно в удушье, язык, висело три полотна, по форме больше похожих на стяги средневековых дружин. Это были вытянутые — сверху вниз — прямоугольники размером примерно половина на полтора метра. Триптих назывался «Тримурти» и был посвящен трем основным божествам индуистского пантеона, принятого на Бали: Брахме, Вишну и Шиве.

Трудно описать эти картины, но на меня они оказали просто гипнотическое воздействие. Представьте себе три вспышки, изображенные на темном, почти черном фоне. Первая — оранжево-красная, вторая — багрово-красная, третья — фиолетово-красная. Вспышки произошли где-то наверху, у верхнего края картины. Свет от них стекает вниз, пропадая сантиметров за пятьдесят от нижнего уреза. И он очень насыщенный, художнику удалось при помощи нескольких оттенков красного передать присутствие самих богов.

Я, во всяком случае, именно так прочитал эти картины. Три бога индуистской верховной троицы появились перед художником — и он запечатлел их не в виде благостных улыбающихся друзей всего живого, а такими, какими они и должны быть: вспышками цветного, нестерпимо яркого света. Они обожгли глаза и теперь стекают по темноте, в которую обратился весь мир после их появления.

Другой человек наверняка нашел бы свои слова для описания триптиха. Но, судя по всему, я был не первым, кто останавливался перед творениями некоего яванца по имени Гаджа Мада — единственными не только в этой галерее, но и на всем Бали. Имя Гаджа Мада означало Распаленный Слон. Оставалось гадать, было ли оно псевдонимом, или же художник происходил из древнего воинского семейства: на Яве воины-аристократы так называли своих детей еще веков пятьсот назад.

Во время прошлой поездки я был настолько вдохновлен этими картинами, что добился встречи с главным смотрителем (точнее — директором) галереи и попытался уговорить его продать творения Распаленного Слона. В ответ получил вежливый, но твердый отказ. Хозяин галереи ценит эти картины и не желает, чтобы они покидали пределы острова.

Сегодня у меня был аргумент в пользу продажи! Постояв перед триптихом в прострации минут десять, я побежал искать служителей. Один из них, удивленный переполохом, возникшим в пустынной галерее перед концом рабочего дня, попытался вызвать охрану. Но мне удалось убедить его, что я не злоумышленник, а почти что его соотечественник. Стоит мне завтра поставить подписи под бумагами…

— Слушаю вас, господин Иванов. — Главный смотритель узнал меня даже без карточки, которую я ему вручил. — Вы и в прошлый раз были очень эмоциональны…

— Тогда вы меня похвалили, сказав, что мое внимание остановилось на редком мастере.

Главный смотритель — высокий, сухопарый индонезиец в строгом черном костюме — внимательно посмотрел на меня, словно оценивая количество употребленного мною алкоголя.

— Готов повторить эту фразу и сейчас. К сожалению, в нашей коллекции работ этого мастера не прибавилось.

— В прошлый раз вы отказались даже назвать мне цену!

— Какой смысл в обсуждении цены? — улыбнулся смотритель. — Наш хозяин полагает, что «Тримурти» господина Гаджа Мада достояние Бали. Изображение богов охраняет остров, и нашу галерею в том числе.

— Но ведь вы иногда перемещаете картины из галереи в помещения, где их можно купить?

— Только не этот триптих.

— Хорошо, — вздохнул я. — Открываю вам страшную тайну. Я покупаю землю на Бали. Я вкладываю сюда свои русские капиталы — не занятые в долг в банке, а настоящие, живые деньги. Я буду выращивать рис. Старинный балийский сорт риса, которого становится все меньше и меньше. Я хочу построить дом и, быть может, найти себе жену на Бали. И я хочу, чтобы эти полотна украшали стены моего дома. Они не покинут остров.

— Очень интересно, господин Иванов. — Взгляд главного хранителя оставался столь же невозмутимым. — Но, повторяю, продажа этих полотен не входит в планы нашего хозяина.

— Планы меняются, — не сдавался я. — В России немало людей, которые интересуются живописью. Я мог бы организовать рекламу вашей галереи.

— Русские достаточно часто покупают наши картины…