Балканские призраки. Пронзительное путешествие сквозь историю

Впрочем, более интересным мне показалось поведение Трайкова и Гильермо в его присутствии. БТА занимало массивное здание на бульваре Ленина в Софии. Кабинет Трайкова представлял собой длинную, темную, прокуренную щель, производившую устрашающее впечатление. Чтобы в него попасть, нужно было пройти череду кабинетов поменьше, в которых сидели секретарши и охранники. Атмосфера больше соответствовала полицейскому управлению или Министерству внутренних дел, нежели информационному агентству. У Трайкова была блудливая и развратная ухмылка. Блуждающие глаза, налитые кровью, буквально пожирали собеседника. Будь я женщиной, я бы не чувствовал себя рядом с ним в безопасности. В отличие от Гильермо на нем был хороший импортный костюм. Он предложил мне импортные сигареты с фильтром – роскошь по болгарским меркам. Гильермо, крайне взволнованный, был чрезмерно любезен, представляя Трайкова мне и меня Трайкову, словно хотел сказать: «Великий, познакомьтесь с великим» (поскольку если бы я не был очень важной фигурой в мире международной прессы, а не только в Болгарии – что не соответствовало действительности, – то зачем бы Трайкову тратить на меня время?). Трайков смотрел не на Гильермо, а скорее сквозь него, как главарь банды смотрит на своих шестерок. Когда я вспоминаю похвалы, которые расточал Гильермо в адрес Трайкова, на память приходят слова убитого диссидента Маркова о прославлении Сталина: «Это все равно что оплевать самого себя».

После встречи с Трайковым Гильермо пригласил меня в свою софийскую квартиру в ветхом доме без отопления. Его жена Маргарита устроила пиршество в мою честь. Мы втроем сидели на антикварном сундуке, служившем лавкой у кухонного стола. «Каждый напротив друг друга и каждый рядом друг с другом, потому что так диктует закон выживания. В этой невероятно тесной близости мы чувствуем теплоту наших тел, малейшую дрожь… Мы можем общаться часами, не произнося ни слова», – писал Марков.

Небольшая гостиная в квартире Гильермо оказалась заполнена старинными вещами, которые он собирал в Китае, работая там корреспондентом в 1957–1961 гг.: вазами, статуэтками, шелковыми ширмочками, а во всю стену распростерлась шкура тигра, которого, по словам Гильермо, он добыл сам. Он подробно описал мне весь процесс охоты с китайскими друзьями: костры, ночевки в лесу, долгие переходы в поисках тигра.

– В те годы, Робби, у меня был доступ, я повидал такое, что тебе и не снилось. Можешь представить, что значит в пятидесятые годы объехать весь Китай? Эх, молодость… – Взяв меня за руку, он добавил: – Мужчина, Робби, не мужчина, пока он не выйдет на большую дорогу! Пиши книги, Робби! Копай глубже. Стань таким, как Уилфред Бэрчетт. Не суди свысока. Робби, ты играешь на каком-нибудь инструменте? – внезапно сменил он тему.

– Играл на гитаре. У меня нет способностей.

– Я учился на скрипке. Ненавидел ее. Потом продал.

У меня комок подступил к горлу. Так же поступил мой покойный отец. Заложил ее в ломбард.

Лишенный настоящего, существующий в музейном мире теней, Гильермо мог опираться только на далекое прошлое.

– Гильермо, а что насчет Трайкова?

Гильермо скривил губы и наклонился ко мне, словно собирался говорить шепотом:

– Его жена – известная балерина. Они близки с Живковым. Номенклатура, Робби, – поднял он палец к потолку холодной комнаты и вновь скривил губы. Повисло долгое молчание.

На следующее утро я отправился в крипту храма-памятника Александра Невского, где хранится одна из самых впечатляющих в мире коллекций икон византийской школы. Самые ценные иконы датированы концом XIV в., кануном турецкого нашествия. Несмотря на шестивековой возраст, они прекрасно отреставрированы и находятся в идеальном состоянии. Золотистый, рубиновый и гранатово-красный, охряный, глубокий синий и даже серый цвета светятся, словно драгоценные камни. Глаза святого Георгия, Девы Марии, Иоанна Богослова, святого Иоанна Рильского могли бы быть глазами византийских императоров, императриц и придворных Средневековья: они сдерживают все эмоции, но прежде всего создают ощущение, что скрывают, хранят какую-то тайну. И я понял, что является массовым символом для болгар: византийская икона, мир пульсирующей страсти, которая хранится в глубокой тайне.

Глава 13 Цена дружбы

Это было осенью 1985 г., во время моего пятого визита в Софию. Как и раньше, я приехал на поезде из Румынии. Гильермо снова встречал меня у входа в «Гранд-отель Болгария».

– Робби, надо поторопиться. Тебя ждет Николай Тодоров, вице-президент болгарской Академии наук и директор Института балканских исследований.

Я приехал в Софию в связи с тревожными новостями. Коммунистические власти насильственно заставляли 900 000 человек, 10 % всего населения страны, сменить имена. Это имело отношение ко всем этническим туркам – человеческому наследию пятисотлетнего турецкого ига в Болгарии. Каждый Мехмет должен был стать Михаилом и т. д.