Балканские призраки. Пронзительное путешествие сквозь историю

Основанный римским императором Адрианом в 125 г. на стратегически важном перекрестке азиатских и европейских дорог, Адрианополь всегда был в центре событий. Его неоднократно осаждали крестоносцы; позже он стал первой столицей Османской империи. Отсюда Мехмед Завоеватель отправился в поход на Константинополь, столицу греческой Византии. Он овладел городом, который с тех пор принадлежит Турции. В первые десятилетия XX в. мало было мест привлекательнее Адрианополя для журналистских репортажей. Во время Первой Балканской войны 1912 г. болгарские и сербские войска отвоевали Адрианополь у турок. Во Вторую Балканскую войну 1913 г. турки вернули Адрианополь себе, но в 1920 г. вновь уступили, на этот раз под натиском греческой армии. В 1922 г., незадолго до того, как войска Ататюрка окончательно завоевали город, здесь провел одну из самых тяжелых ночей в своей жизни подхвативший малярию Эрнест Хемингуэй, лежа на кровати, по которой ползали вши. Вся агония греко-турецкого конфликта запечатлена в его описании греческих беженцев, «слепо бредущих под дождем».

Сегодня беженцы Хемингуэя появились вновь, только на этот раз турецкие. В начале лета 1989 г. коммунистические власти Болгарии в своем последнем и величайшем преступном деянии насильственно депортировали более 100 000 этнических турок в Турцию. «Они гнали нас прикладами винтовок и натравливали собак», – рассказала одна из беженок, демонстрируя следы укусов на руках и ногах[76].

Я побывал в лагере беженцев у железнодорожного вокзала. Турецкое правительство обеспечило их жильем, одеждой и возможностью школьного обучения. Три мальчика в белых рубашках с черными галстуками и девочка в черном платье с белым кружевным воротничком встали перед моей камерой. Все черноглазые, черноволосые. Грузовики образовали фон между их импровизированными жилищами. Эти дети-беженцы позировали мне терпеливо, как статуи, безо всяких эмоций, словно были готовы ждать вечно.

Адрианополь больше не находится на перекрестке стратегически важных путей. На международных картах он обозначен турецким названием Эдирне, словом, которое не несет никакого очарования для слуха англоязычного человека. Таким образом, он просто исчез из перечня великих исторических географических названий: старая коричневатая фотография, забытая на чердаке; полное захолустье.

Но в таком глухом расположении есть свои преимущества. Поскольку развитие современной архитектуры не затронуло Адрианополь, он остался относительно чистым: город-игрушка с мощеными переулками, крытыми базарами, черепичными крышами и одними из самых красивых мечетей в Турции. Над городом доминирует массивная Селимие, мечеть султана Селима, созданная в 1568 г. архитектором султана Мимаром Синаном, который построил также несколько храмов вокруг церкви Святой Софии в Стамбуле. Минареты стоят, как гордые генералы, над тихими, пустыми дворами. В сумерках, когда помещение для молитвы заполняется верующими и над базарами разносятся гипнотизирующие звуки сур Корана, я впервые за все путешествие реально ощутил динамизм ислама. Здесь никому нет дела до жгучего гнева сербов, румын, болгар и греков. Здесь все тихи, спокойны; от них исходит ощущение собственного достоинства и довольства собою. Я воспринял это как наслаждение победителя. Турки не ищут повода для драки, поскольку они сами были угнетателями.

«Не Оттоманская ли мы теперь империя?» – задавался вопросом родившийся в России нобелевский лауреат Иосиф Бродский, рассуждая, не предвещает ли судьба турецкой империи нечто подобное для Советского Союза. Бродский увидел в Турции «третьесортное настоящее» людей, «ограбленных интенсивностью истории этого места», с тех пор как после Первой мировой войны скипетр восточного деспотизма переместился на Север, в Кремль[77]. Хотя Бродский не стал проводить сравнение дальше, параллели между падением Османской и советской империи поразительные. Абдул Хамид, султан Турции с 1876 по 1909 г., в начале своего правления показал себя осторожным реформатором, подобным Никите Хрущеву. Но, как Леонид Брежнев, быстро огородил султанат прежней стеной террора на жизнь еще одного (и, как оказалось, решающего) поколения. И элита Абдул Хамида, как и брежневская, втайне планировала социальные перемены, которые и последовали. Энвер-паша и младотурки, подобно Михаилу Горбачеву и его сторонникам, проводили реформы «сверху», надеясь благодаря резкой либерализации сохранить империю, пусть и в более свободной форме. Но план не удался из-за действия центробежных сил, в результате которых подданные народы потребовали полной независимости, и из-за опасения массовых протестов людей, которые больше хотели возврата к прошлому, чем продвижения вперед, в будущее. Революция младотурок в результате сделала неуместными самих младотурок. Их место занял новый человек: Кемаль Ататюрк.