Балканский рубеж

Через лобовое стекло он сначала увидел с кем-то разговаривающего Маевского, а потом его собеседницу – черноволосую медсестру в окровавленном халате. Она что-то испуганно говорила Маевскому, показывая пальцем на лес у себя за спиной.

Илир прижался к стеклу, заколотил в него кулаком, закричал:

– Это же она! Это Черная Женщина, Андрей!!! Не слушай ее!

Штерн, не поднимаясь с места, приник к иллюминатору и тоже увидел Ветон.

Илир бросился из пилотской кабины к двери самолета. Штерн ударил его ребром подошвы в щиколотку. Илир потерял равновесие, упал на одно колено, и тут же доктор навалился на него сверху, прижал всем весом, потянул за ствол автомата.

Косовар вывернулся из-под Штерна, но остался без оружия. Он выбежал на трап, но не успел крикнуть.

Смук вышел из-за деревьев за спиной Маевского и срезал его короткой автоматной очередью.

Штерн поднял оружие Илира, прицелился в него и нажал на спусковой крючок. На счастье косовара, доктор не догадался отщелкнуть предохранитель. Илир прыгнул с трапа, откатился в кювет, отполз в кусты. Из дверей самолета Штерн выпустил ему вдогонку длинную очередь, срубая тонкие осиновые деревца.

– Фитим, Ветон, наконец-то! – крикнул он. – Надо улетать, пока не поздно!

Пилоты, заняв свои места, трясущимися руками щелкали клавишами и обменивались командами взлетной процедуры. Винты самолета начали раскручиваться, загудели, завыли.

Ветон первой взбежала по трапу, оглянулась на отставшего Смука.

– Быстрей же! Шайзе! – заорал Штерн. – Немедленный взлет!

* * *

…Ветон, думал Смук, глядя на нее сквозь мелколесье, ты единственная, кто не подводил меня!

Она прекрасно видела Смука и плакала, кричала, создавая всяческий шум, отвлекая внимание рослого часового с «калашниковым», перекрывшего им спасительный путь к самолету. Она кричала о том, как ее держали в плену, и какие звери эти бандиты, и что там еще много, очень много пленников, пока он бесшумно, как змея, пробирался сквозь осиновую рощу, чтобы выйти на дистанцию, с которой нельзя промахнуться.

Видя, что он уже поднял автомат, Ветон резко сделала два шага в сторону, уходя с линии огня, и часовой повернулся вслед за ней. Его это не могло спасти – пули ударили его в правый бок, кроша ребра. Часового крутануло, отбросило на невысокий куст, и он застыл полулежа с удивленно распахнутыми глазами.

Из самолета закричал Штерн, и Ветон опрометью бросилась к нему. Смук подошел к часовому. Тот еще дышал и даже держал «калашников» перед собой. Смук сначала подумал по привычке, не забрать ли автомат, но тут же рассмеялся – в Цюрихе ему понадобится что угодно кроме автомата «калашникова».

Поэтому он наступил сербу ногой на грудь, просунул носок ботинка под автомат и отбросил подальше из слабеющих рук. Рядом к дереву была прислонена странная ржавая винтовка, больше похожая на пику из-за длинного граненого штыка. Откуда посреди леса в его собственном «Гнезде» взялась такая древность, задумываться времени не было.

Штерн снова закричал, что самолет сейчас взлетит.

Смук никогда не опаздывал на самолеты. Усталой трусцой он побежал к трапу.

* * *

…Секунду назад Маевский пытался понять, что ему делать с истеричной медсестрой, ведь нельзя же покидать вверенный пост, и Илиру одному не справиться – здесь задержанные подозреваемые, и надо дождаться остальных, и он уже потянулся за рацией, чтобы запросить подмогу, как все разом встало с ног на голову.

Черноволосая медсестра зачем-то шагнула в сторону, и тотчас ледяные сосульки воткнулись Маевскому справа в грудь, бок, спину, раскрутили его на веселой карусели – мимо промелькнуло небо, кроны деревьев, сплетенные сердечки, – и он как легчайшее пуховое перо невесомо приземлился в объятия кустарника с мелкими зелеными листочками.

Над ним склонился бородатый человек, чье лицо Маевский точно где-то видел, но где – не вспомнить. Потом стало трудно дышать, зато исчезла тяжесть из рук, и Маевскому захотелось взлететь.

Бородатый человек решил уйти, и это было очень кстати. Когда он повернулся, то Маевский увидел красно-черный кругляш у него на рукаве. Худосочную двуглавую птицу на кровавом фоне. Маевский точно знал, что нужно достать нож и срезать шеврон – сейчас и каждый раз, когда попадется такой же.

Пришла боль, пришло понимание, пришла ясность ума.

Радо, беззвучно закричал Маевский, меня убили!

Человек бежал к самолету, унося на рукаве постылый шеврон. Не в силах пошевелиться, Маевский скосил глаза в сторону – и увидел Ее. Не просто оружие, а символ чести и доблести, самопожертвования и непримиримости.

Откуда-то взялись силы в руках. Маевский дотянулся до трехлинейки, за скобу спускового крючка потянул ее на себя, и винтовка упала ему на живот, царапнув ногу штыком. Лед в груди сменился на пламя, кипящую лаву, истекающую из тела.

Человек с шевроном уже был около трапа, когда Маевский справился с прикладом, коленом приподнял тяжеленный ствол и поймал мушкой широкую спину.

* * *

– Фитим, скорей! – распсиховался Штерн.