Мницкий тоже встал из-за стола, сделал пару шагов в сторону Маевского.
– Не вы лично, ротмистр. А такие, как вы – фанатики. Обвенчались со своим гробом! Придумали себе предназначение и плюете на нас через губу. Вам ростовщик предлагал восемь золотых лир за гроб? Предлагал?
Маевский пожал плечами:
– Слухи! Он давал только шесть.
– Да хоть бы и шесть! Это шестьсот курушей! А сколько вы вложили в кассу?
– Я прибыл сюда без денег, вы прекрасно об этом осведомлены! – ледяным тоном ответил Маевский.
Мницкий подошел к нему вплотную, понизил голос:
– В нашу пору чистоплюйство ведет к гибели. Вон, ефрейтор доходит. Подумали бы о живых.
Полковник разглядывал разложенные стопками конверты, имена и адреса, почерки, штемпели.
– Никак не решусь, что делать с недоставленными. Отправлять назад – нет средств, да и бессмысленно. А сжигать – рука не поднимается.
– Для меня ничего? – уточнил Маевский.
– Увы.
– Благодарю.
Маевский развернулся и, аккуратно обойдя напрашивающегося на ссору сотника, вышел из барака. Полковник, сгорбившись, замер над конвертами.
«Дорогая Лида!
Почтовая марка с недавних пор стала непозволительной роскошью. Кончились и чернила, но вездесущий Ахмет, подобно доброму джинну, раздобыл для меня почти целый химический карандаш…»
От барака открывалась широкая панорама утреннего Константинополя. Крыши на солнце искрились снегом. Над плотной трущобной застройкой возвышался целый лес минаретов. Дымки из труб вплетались в небо. Издалека прилетали неразборчивые крики по-турецки.
Маевский плотнее запахнул шинель, сощурился на белесое зимнее солнце.
«…Говорят, надо перебираться в Галлиполи – оставившие Крым войска барона Врангеля получили разрешение на обустройство лагеря. Там должно быть больше порядка и возможностей для возобновления моего путешествия. Но до Галлиполи около трехсот верст, к тому же наши документы не позволяют перемещаться за пределами Константинополя.
Однако же сама мысль, что несмотря на падение государства Российского, его армия сохраняет боеспособность, придает бодрости и будит надежду…»
Глава 14
Одна из обязанностей командира – сохранять бодрость духа при любой диспозиции, даже на мостике тонущего корабля. Запаникует солдат – другие бойцы, что рядом, удержат от необдуманных поступков. Потеряет себя офицер – и вверенная ему часть окажется под угрозой разгрома и уничтожения.
Бывало и не такое, успокаивал себя полковник Брегич, когда война против ОАК, уже казавшаяся близкой к завершению, вдруг закипела с новой силой, враг нашел могущественного союзника, а долгожданная победа отодвинулась в туманные дали.
Ведь правда, бывало же! Когда в девяносто пятом боснийцы перешли в наступление и только успевали жаловаться НАТО: вот тут нам плохо, вот там нас сербы обижают – и тут же прилетали черные ангелы, расчищая боснийцам дорогу. Брегич не сражался на той войне лично, но помогал Республике Сербской в качестве советника, многое увидел и многое запомнил.
Поэтому даже врожденная бодрость духа не спасала от мрачных мыслей. В первые дни агрессии Югославская Народная Армия потеряла небо. Устаревшие советские истребители не могли дать равный бой «невидимкам». Средства ПВО были подавлены практически полностью. А кто хозяин воздуха, тот и диктует условия.
И теперь драться с ОАК приходилось с оглядкой на небо. Маскировать технику. Разгруппировывать соединения. Хитрить, прятаться, двигаться. Сжимать зубы и сражаться.
Сбитый под Шимановцами «Стелс» помог, очень помог – агрессор стал опасливее и осмотрительнее. Так что поле для маневра все еще имелось.
Не подводила и разведка. С захваченной оаковцами территории продолжала поступать информация о передвижении бандитских отрядов, дрязгах между полевыми командирами и многом другом, что позволяло хоть как-то прогнозировать действия противника.
Из лучших спецов Брегич еще осенью создал «Черный взвод» – мобильную диверсионную группу – и позаботился, чтобы о ней пошла молва. Ударом на удар, террором на террор, чтобы у ОАК земля тлела под ногами.
По мере свертывания крупных операций югославской армии бандиты понемногу стали вылезать из берлог и ущелий на оперативный простор, в густо заселенные районы с сетью дорог, полями и лугами – в те места, где может в полной мере развернуться бронетехника.
Оставалось создать видимость своего отсутствия, выманить врага на открытую местность, отрезать ему пути к отступлению. «Черному взводу» и предстояло захлопнуть капкан на Смука.
Насыпной блиндаж тряхнуло близким взрывом. С потолка заструился песок. Комок дерна шлепнулся с неба перед амбразурой, заставив Смука отшатнуться.
Вбежал Беза – ординарец, двоюродный брат и доверенное лицо. Если, конечно, не воспринимать термин «доверие» слишком всерьез – даже внутри семейного клана.
– Плохие вести, Фитим! – Беза был серым от пыли, словно его присыпали цементом. – Нам придавили верхнюю точку. Разведгруппа, стволов двадцать. Наших ушло только двое.