Балканский венец

Бывает так, что мелкие камни вызывают большой обвал в горах, а незначительные события предопределяют ход судьбоносных. Бывают такие стены, которые люди рушат веками – и не могут разрушить, а потом приходит младенец, тычет кулачком в стену – и падает она. В такие неспокойные времена за день рушатся вековые царства и на месте их воздвигаются новые. Тогда ход событий может решить любой, достаточно оказаться ему в нужном месте и в нужное время. В такие мгновения случайный взгляд и меткое слово могут стать оружием пострашнее ятагана. Пусть благословенны будут те, кто жил в эти времена и пережил их, помогая пережить другим. А такоже те, кто осмелился еще и любить во времена эти, зная, что кратка будет любовь, не длиннее жизни. Ибо жизнь должна продолжаться во что бы то ни стало.

* * *

Мальчики по обыкновению жались у стены. От воя дервишей у Большого Али, как всегда, заложило уши. Воняло гашишем. Перед ним стояли братья. Младший зажмурил глаза, весь трясся и едва не пятился назад. Он был напуган. Обычное дело. Таково большинство из них. А вот старший стоял крепко и держал брата за руку – только благодаря этому тот не падал. В глазах старшего не видно было страха, и это было хорошо. Значит, этот день для Али не пройдет даром. А может, и месяц. Он подошел к мальчику, приподнял его голову за подбородок и для верности еще раз заглянул в глаза. Зло сверкнули они на Али, подобно коварным зюмрюдам. Нет, не ошибся он – страха там не было. Но было что-то иное. Ненависть? Это хорошо. Щенки должны быть злыми. Только из злых щенков вырастают волки.

Затея сия Али сперва не понравилась, но просьба самого султана… Выполнять ее надлежало с большим рвением, нежели приказ. Владыке Богохранимой империи зачем-то понадобилось умертвить, а потом оживить, заставив выполнять свою волю, этих двух мальчиков. Но не для того чтобы сделать их воинами, а для каких-то иных целей, о которых Али не знал, да и не должен был знать. Говорили, будто это сыновья какого-то валашского князька, вассала султана, платившего ему харадж. Но вот беда – как только султан оборачивался к нему спиной, норовил тот изменить ему, подстрекаемый маджарами. И дабы оградить не совсем еще заблудшую душу от греха предательства, забрал султан сыновей его в заложники, дабы не метался неверный, а лучше думал о том, кто истинный его союзник, а кто – лишь выгоду решил извлечь из смуты.

Привык Али сам выбирать тех, кого умерщвлял он, потому сперва затея сия пришлась ему не по сердцу. Но увидев мальчиков, понял он, что напрасно злился. Младший из братьев был хотя и слаб, но красив лицом и телом, он вполне мог сойти на что-то путное. А вот старший… Настоящий волчонок. Али нравились такие, хотя бекташи относились к ним с недоверием. Считали они, что слишком злые дети плохо подчиняются потом, что ими сложно управлять. Много они понимают, эти иссушенные гашишем и своими безумными бдениями старцы!

Нынче Али был доволен. Начиналась его работа. Подручные уже докрасна накалили гвозди на углях жаровни. Не был он ни джинном, ни факиром. Но он умел то, чего не умели другие. За это его прозвали Большой Али, а вовсе не за громадный рост и толстый живот. Сегодня из-под молотка его выйдет совершенное творение, наподобие тех великолепных статуй, что выходят из-под резцов мастеров из числа неверных, только те высекают их в мраморе или плавят из бронзы – Али же мог позволить себе живую плоть и кровь.

Вечером, когда Али отдавал подручным инструмент свой, дабы почистили его на завтра, и снимал окровавленный фартук, он мог быть доволен собой. Нынче хорошо потрудился он во славу Великого Султана. Творения его оставят след в памяти людской.

Сказание о македонцах и духе нечистом

Тогда проклял бог Амирани и… обрушил на него покрытые снегом и льдами Гергети и гору Казбек, чтобы Амирани больше не видел неба и земли, лишился света и радости. С тех пор Амирани прикован там… Вот-вот, кажется, цепь готова прорваться; радостно вздрагивает сердце Амирани, появляется надежда на освобождение, но в это время, в великий четверг, проклятый кузнец ударяет молотом по наковальне, и готовая прорваться цепь снова толстеет, становится страшной, отделяет Амирани от жизни и смерти, превращается в границу света и тьмы.

Сказание об Амирани