Балканский венец

Уже через месяц в Задракарте, столице покоренной Гиркании, Александр окончательно сменил македонскую одежду на персидские тряпки и подтвердил власть сатрапов, прежде правивших Парфией и Гирканией. Азиаты ходили теперь по лагерю македонцев, как будто это был их дом. А еще они падали ниц пред Александром, утопив лица в пыли, как делали они это веками пред всеми этими дариями и ксерксами. Царь пожелал было, чтобы так же к нему обращались и греки, но не стал настаивать на том – слишком уж сильна была у любящих свободу ненависть к рабским обычаям Востока. Но о своем намерении Александр не забыл. Еще велел он Эвмену вести каждый день запись царских деяний и поступков, наподобие того, как это делалось при Дарии. Тождество было полным.

Тревожное то было время. Славное воинство македонское, совершившее столько побед, стремительно сокращалось – часть воинов, получив деньги, уходила домой, другая гибла от стрел варваров, ледяных ветров Гиндукуша, красных песков и дизентерии. Их место занимали воины с Востока, которых Александр велел обучать по македонскому образцу. Сам он проводил время в пьянстве и разгуле.

С тяжкими боями прошли македонцы Ариану, Дрангиану и Арахосию, взяли мятежные столицы их Нарату и Артакоан. Сатибарзан и Барсаэнт, эти «гнусные изменники», были убиты, воинства их истреблены либо рассеялись и пополнили впоследствии силы македонцев. Но Александр уже не мог остановиться, он шел все дальше и дальше. Гром грянул во Фраде, что в Дрангиане. Открылся первый заговор против царя. Его зачинщиками были некоторые гетайры, во главе же заговора стоял Филот, входивший в круг Александра еще в Миезе, и отец его Парменион, правивший от имени Александра в Сузах.

Сыну Лага отрадно было обнаружить, что он оказался не одинок в своих догадках. Другие друзья царя тоже имели глаза и уши. И достаточно мозгов, чтобы сопоставить увиденное и услышанное. Что до бунта, то он стремительно был подавлен, а его зачинщики, включая Филота, подвергнуты пыткам и казнены. Александр поручил эту «благородную» миссию Гефестиону, зная о его нелюбви к напрасному кровопролитию. И дабы тот не жалел тех, с кем связан был узами дружбы, царь сам присутствовал при пытках и отпускал нелестные комментарии в адрес заговорщиков. Парменион был зарезан позже, по поручению Александра специально выехавшим с этой целью в Сузы Клеандром. Воины были разделены на две части, одну из которых составили неблагонадежные, сомневавшиеся в том, что они идут правильным путем, – Александр назвал их «диким отрядом» и отправлял на самые опасные задания, вследствие чего отряд сей таял на глазах.

Но главного уже было не изменить. Птолемей с Гефестионом были не одиноки, и очень скоро по всему войску пошел слух, что царь либо сошел с ума, либо околдован персами. Когда Филота отправляли на смерть, он кричал македонцам:

– Опомнитесь, братья! Александр, за которым вы идете, – это не тот Александр, что приветствовал вас при Гранике, Иссе и Гавгамелах…

– А ты, стало быть, тот Филот, из-за злоумышлений которого твой царь чуть не лишился своей победы? – прервал его Александр. – А теперь ты, трус, еще и отравить его задумал?

– Вспомни, вспомни, о чем ты просил нас тогда в Миезе! – не унимался Филот. – Мы все поклялись тебе Зевсом и Аполлоном, что освободим тебя от непосильного бремени, данного богами.

– Филот так боится смерти, что готов нести чушь, только бы отдалить ее, – сказал Александр пренебрежительно. – Я не брал ни с кого никаких клятв. Убейте его.

Филота и его сообщников казнили. Гефестион скрепя сердце проткнул их копьем. Филот был виновен. Но одновременно с этим он был прав, тысячу раз прав. И правы были те, кто пошел за ним. Клятва была, Птолемей помнил ее отчетливо. И чем больше он о ней вспоминал, тем более поражался тому, как жестока и неумолима Ананке-судьба. Пред ним был уже не тот Александр, которого он знал когда-то. Пред ним был вообще не Александр, золотой мальчик, сын бога и баловень судьбы. Это был царь Азии – старый и больной, распутный и опухший от пьянства, тупой и жестокий, а еще недалекий и слабый.

Долго грустить македонцам не пришлось, их настигли новые беды. Изо всех щелей полезли толпы фанатиков, последователей какого-то Заратуштры – Птолемей понял так, что у персов это был некий посланец богов. И фанатики эти повсюду стали кричать, что Александр – это «воплощение проклятого Аримана», что в царя вселился и полностью овладел им злобный дух, который только и ждет, как бы навредить людям. И народ верил им. Птолемей не знал толком, кто таков был этот Ариман, но варвары при имени сем хватались за ножи и резали без разбора всех, кто, по словам жрецов, имел к нему хоть какое-то отношение. Александр, услышав эти вести, пришел в ярость.

– Не придавай этому такого значения, брат, – утешал его Птолемей. – Ты не золотой слиток, чтобы нравиться всем. Жрецам этим веры никогда не было. Им бы только народ баламутить да жиреть на чужом горбу. Они и Дария называли воплощением Аримана. Но не слышал я, чтобы ему это мешало быть царем Азии.