Балканский венец

– А то, мой милый Онесикрит, – ответил он, – что Согдиана – мятежная сатрапия. Семена бунта зрели в ней издревле.

– Ну и пусть бунтует. Нам-то что? Мы вон как далеко!

– Ты не понимаешь, Онесикрит. Согдианой не удалось овладеть в свое время ни Дарию, ни Артаксерксу. Неужели мы хуже их? Слабее? К тому же там есть золото, много золота. И еще там засели поганые последователи этого местного пророка – никак не могу запомнить его имя! – которые обозвали меня воплощением Аримана.

Птолемей ждал такого ответа. Шахиншах был зол, что в свое время Согдиана не покорилась ему. Теперь он пришел к ее рубежам с новыми силами и в новом обличье. Царь Азии не умел останавливаться и забывать.

Македонцы вступили в Согдиану. Более мерзкую войну трудно было себе представить. Из-за каждого камня в них летели отравленные стрелы. Вокруг были только скалы и пески. Грязные речушки казались парадисом среди бескрайних пыльных пустошей. Ночью здесь было холодно, днем стояла удушающая жара, и изо всех щелей лезли варвары – дикие и воинственные. Все города их и становища полны были человеческих костей, своих и чужих, – таковы были их странные обычаи. Ни один обоз не доходил до войска без потерь. В двух шагах от дороги любого ждала верная смерть. На вражеские вылазки македонцы отвечали убийством тех, кого удавалось поймать, но это ничего не давало, поскольку в этих забытых богами местах почти никто не жил, а жизнь тех, кто жил, не ценилась никем. Это была не война, а какая-то бессмысленная резня. Зачем царю Азии нужна была эта земля? Только потому, что она однажды не покорилась ему?

В конце лета македонцы минировали Яксарт и взяли несколько горных крепостей, самая крупная из которых называлась Курушкат, Город Кира. Отсюда сей великий завоеватель начал свой путь к славе, ибо здесь находилось сердце Азии. Здесь же македонцам пришлось сразиться со скифами и хаомаваргами: они внезапно нападали и так же внезапно уходили в степь, где настигнуть их не представлялось возможным. Противостоять им было непросто, ибо ездили они по двое на одном коне и умели в один миг являться целыми толпами там, где их не ждали. Все селения на пути были сожжены, все колодцы – испорчены. Войско страдало от ран, болезней, голода и жажды. Сам Александр был дважды ранен и подхватил дизентерию – как и многие воины его.

Чудом пережили македонцы наступившую зиму. Вдобавок ко всему проклятый бунтовщик Спитамен со своим приспешником Ариамазом взбаламутили всю Согдиану и заручились поддержкой ее царька Сисимитры, известного тем, что он женился на собственной матери, которая успела нарожать ему детей. Кровосмесительство было в крови у этих варваров, живших и умиравших как звери, а не как люди. Из-за козней Спитамена македонцам пришлось свернуть свой лагерь и двинуться в сторону Мараканды. Александр был в ярости. Он не терпел прекословья, подозревал всех в недобрых помыслах, целыми днями ни с кем не разговаривал и все время хлебал из большого кратера местный напиток под названием хаома – мутную жидкость, источавшую смрад, от которой пьянел быстрее, чем от вина. Его посетил приступ настоящего бешенства, едва узнал он, что передовой отряд гетайров, отправленный к Мараканду, попал в засаду и был перебит. Тут шахиншах показал себя во всей красе – Мараканда была сожжена, ее жители – истреблены. Бунтовщики бежали все дальше и дальше.

Только пески остановили македонцев. Весной они покрылись алыми маками – зрелище, на взгляд Птолемея, сколь прекрасное, столь и зловещее. Македонское войско вышло к еще одной горной крепости, которую прозвали Согдийской скалой. Говорили, что она неприступна, ибо до нее могут долететь только орлы, и что вся армия Дария когда-то штурмовала ее, но так и не смогла овладеть. Александр и в этом вознамерился пройти путь Царя царей. В крепости засел еще один местный царек, Оксиарт, подстрекаемый бунтовщиком Ариамазом. А еще говорили, что там живет некая «блистающая» красавица, дочь царя.

Крепость македонцы взяли за одну ночь – это было гораздо проще, чем ловить скифов по бескрайней степи. Потом говорили, что у воинов Александра выросли крылья, ибо спустились они на крепость сверху, с нависших над ней скал. Бунтовщиков казнили, Ариамаз был распят на кресте. Только Оксиарта Александр помиловал без объяснения причин. После этой победы местные царьки все как один вдруг потянулись к нему, будто почуяв настоящего шахиншаха. Права оказалась старая мидийская пословица: «Куда ветер дует, туда и трава клонится». Приполз на коленях и облобызал сандалию царя царей даже беглец Сисимитра. Прежде с таким Александр и говорить не стал бы, а ныне восседал рядом, пил вино и принимал дары. Только ухмыльнулся однажды:

– Вот еще Эдип! На матери своей я бы никогда не женился – старовата она для меня. Лучше уж на дочери.