Эту балканскую войну вблизи мне наблюдать не довелось — югославские власти тогда без объяснения причин отказали в визе. Я попробовал зайти с тыла, из Македонии, но добрался только до косовской границы, вдоль которой гуманитарные агентства ООН срочно разбивали лагеря для сотен тысяч албанских беженцев. В Белграде я оказался уже после того, как Милошевич, через год с лишним, потерял власть. Его режим смела не бесславная баталия против НАТО, но вызванная очередным жульничеством на выборах волна гражданских протестов. Новые власти выдали уже бывшего президента, обвиненного в совершении военных преступлений, международному правосудию. Весной 2006 года Милошевич, не дождавшись приговора, скончался в камере Гаагского трибунала, как гласит официальная версия, от болезни сердца. Так вот, я целыми днями ходил по послевоенному Белграду, изучая его свежие ранения и шрамы. Многие еще не заросли, не зарубцевались, не были заштопаны ремонтниками, некоторые попавшие под бомбы и ракеты здания стояли полуразрушенными, в окружении строительных оград. Граффити на заборах и стенах давали ясное представление о том, какие уроки извлекли местные патриоты из проигранных их страной сражений: «Косово — это Сербия!», «Сербия — до Токио!». Общественное сознание, зараженное национализмом, меняется медленно, если вообще меняется.
Сербия, очевидно, до сих пор не залечила тройственную травму, выпавшую на жизнь одного поколения, но аукающуюся и детям, и внукам: распад Югославии, бомбардировки НАТО, потеря Косова. Напоминания об этих бедах стали белградской повседневностью, которую горожане стараются не замечать, но которой, похоже, все еще вынуждены жить. Вот безногий ветеран балканских войн в потертом камуфляже продает в подземном переходе иконки православных защитников и значки с патриотическими надписями, все за грош, но никто не интересуется. Книжные магазины полны монографий с заголовками «Агония Югославии», «Распятое Косово», «Как в XX веке убивали сербский народ», но никто не покупает. Вот плакат с объявлением о митинге в защиту Ратко Младича, но озорники испортили портрет боснийско-сербского генерала черным фломастером. А вот будничные последствия этих травм — неважная жизненная устроенность большинства населения. В Белграде популярны подержанные автомобили, потому что мало у кого есть деньги на новые. В рассрочку здесь можно приобрести не только мебель или кухонную технику, но даже ботинки или турпоездку, потому что многим и такие покупки не по карману. Балканы, это я ощутил и в Белграде, не до конца еще вплыли в XXI век. Где-то сортировка бытового мусора и семейный поход в интерактивный музей уже давно стали обыкновением, а где-то посиделки в прокуренных кафе и дискуссии о всемирном заговоре все еще остаются повседневной медитативной практикой.
Под сербское господство Белград впервые попал в конце XIII века, на короткий срок превратившись тогда в столицу князя Драгутина. Вторым, и последним, средневековым сербским владетелем, обустроившим в этой крепости свой княжеский двор, стал деспот Стефан, сын косовского героя-мученика Лазаря, управлявший Белградом до 1427 года, тоже в качестве вассала Венгерского королевства. Венграм город был известен как Нандорфехервар, и он долго оставался самым южным мадьярским оплотом. Окончательно отбившие Белград у христиан в 1521-м османы переназвали его на арабский манер Дар-аль-Джихад («крепость войны за истинную веру»). Православные славяне селились на селе, в посадах у стен твердыни Аллаха на протяжении трех с половиной столетий обустраивались греческие, еврейские, латинские купцы. Дар-аль-Джихад был типичным восточным городом с мечетями и минаретами, мало чем отличаясь от Эдирне или Босна-Сарая. Эти отличия стали разительными только во второй половине ХIX столетия, когда вслед за османским гарнизоном Белград покинули практически все мусульмане. Исламские постройки перепрофилировали или превратили в руины, смену вех пережили в Белграде только Знаменная мечеть да некоторые памятники внутри периметра крепостных стен. В последний раз эта мечеть Байракли горела в 2004 году — так сербские православные активисты выразили отношение к очередному всплеску насилия в Косове, — и я видел, как ее потом восстанавливали.