Балканы: окраины империй

Историческим предтечей антиюгославской борьбы партизан Дреницы считается крестьянское движение качаков (турецк. kaçak — «беглец», «дезертир»). Так албанцы называли вооруженных людей, оказывавших спорадическое сопротивление османским жандармам или ополчению местных землевладельцев и заодно занимавшихся грабежами и реквизициями собственности. Как и гайдуков, качаков можно считать балканскими робин гудами, а можно — бандитами с большой дороги; скорее всего, они были и теми и другими. Во втором десятилетии XX века, когда территория Косова попала под контроль Сербии, вылазки качаков наполнились смыслом борьбы с оккупантами. Символы этой борьбы — супруги Азем и Шоте Галица. В 1919 году Азем поднял вооруженное восстание в Дренице, провозгласив несколько глухих сел свободной территорией; если верить албанским источникам, армия Галицы насчитывала до 10 тысяч бойцов. Эпизодически он вступал в переговоры с противником, безуспешно добиваясь предоставления косовским албанцам автономии, открытия албаноязычных школ, прекращения притеснений по национальному признаку. Шоте была верной боевой подругой командира качаков, воевала под мужским именем Черим и после трагической гибели в 1924 году мужа — смертельно раненный главарь повстанцев скончался в лесной пещере, которая теперь носит его имя, — продолжила борьбу. Однако сопротивление выдохлось, в частности потому, что армия южнославянского королевства не останавливалась перед репрессиями против мирного населения. В этой войне клан Галица потерял 22 человека. Через три года не стало и храброй Шоте, она умерла в Албании от последствий полученного в бою ранения, и было ей едва за тридцать. На семейной фотографии Шоте стоит, по-домашнему положив руку мужу на плечо. В этом снимке нет и следа романтики: молодая женщина с правильными чертами сурового лица — в мужском одеянии, с карабином у ноги и кинжалом за узорчатым поясом.

^{Джон Кларк Ридпатс. «Качаки». Начало XX века. Библиотека Калифорнийского университета}

^{Азем и Шоте Галица. Фото. Ок. 1920 года}

В годы Второй мировой войны национальные албанские идеи ожили в Косове снова, однако те, кто их формулировал, в большинстве своем оказались вместе с фашистами и нацистами. Идеологи коллаборационистского движения объявили албанцев арийцами иллирийского происхождения. Еще несколько лет после общего поражения вооруженные группы националистов оказывали в Дренице сопротивление власти Тито — это притом, что и в его партизанскую армию входили девять косово-метохийских[18] бригад, в которых сражались и албанцы тоже. А ведь еще в начале 1940-х годов коммунистические идеи в аграрном Косове не пользовались никакой популярностью: в партийных ячейках состояли всего 239 человек, только 25 из которых были албанцами. Считалось, что боролись они не за независимость, а против фашизма. Интересно, что косовские албанцы, с детства привыкшие к легкому обращению с оружием, на всех фронтах Второй мировой воевали в целом неохотно. Сформированная нацистами добровольческая 21-я горнострелковая дивизия СС «Скандербег» (6 тысяч штыков), например, отличалась высоким числом дезертиров и низкой боеготовностью, так что ни один ее боец не был награжден Железным крестом. Но еврейским погромом в Приштине, казнями мирных жителей и изгнанием множества сербских и черногорских семей эсэсовцы-албанцы свою совесть запятнали. Не нужно, впрочем, забывать и о том, что счет невинных жертв титовской армии и коммунистического режима в 1940–1950-е годы также шел на тысячи.

В пропагандистской брошюре, которую я купил в мемориальном музее в Преказе, утверждается, что албанская герилья не прекращала борьбу против сербской власти «фактически ни на один день оккупации», но это не очень похоже на правду. Косово во второй половине минувшего столетия знало периоды и быстрого экономического, социального и культурного развития, и пусть относительного межэтнического согласия, хотя в Югославии и Сербии эта область играла подчиненную роль, оставаясь в многонациональной государственной семье бедной родственницей, лишенной некоторых прав. Многие историки уверены в том, что с волнений молодежи в Приштине в 1981 году, вызванных внешне неполитическими причинами (качество питания в студенческой столовой), но развернувшихся в многотысячные демонстрации под лозунгом «Косово — республика!», и начался долгий и мучительный процесс распада Югославии. Косовская «второсортность», если верить моим знакомым, ощущалась всегда и всегда переживалась болезненно, не только на общественном или политическом, но и на повседневном, бытовом уровне. Моя приятельница Арбана выросла в Косовске-Митровице. «Лет с пяти меня отдали в балетную студию, — вспоминает она. — Так вот на всех отчетных концертах сербских девочек ставили в первый ряд выступавших, а албанских — во второй». Глухое недовольство неизменно тлело на этой земле.