Балкон в лесу

Раздался выстрел, отдача была столь резкой, что прильнувшему к пушке Гранжу почудилось, будто от удара у него омертвело плечо. Машина угрюмо дернулась, как икнула, и вдруг ее вырвало через верх букетом длинных бумажных, как серпантин, волокон, затем капот, зарываясь носом, повернул к правому банкету и, чуть накренившись, но не перевернувшись, окончательно застыл у лесосеки.

— Прямо в пасть! — сжав зубы, тявкнул Гуркюф и с неистовым, содрогающимся треском мотоцикла, трогающегося с места в тесном гараже, выпустил в обломки половину обоймы.

В кружках бинокля сиденье за разлетевшимся в пыль лобовым стеклом казалось пустым, но из-за торчащих ветвей лесосеки его нельзя было разглядеть отчетливее. Что до остального, то даже беглый взгляд снимал все вопросы: машина была мертва, как может быть мертв человек; уже слившаяся с дикими травами, потертая, истрепанная, бледная, будто обесцвеченная пылью от разбитого лобового стекла, — она выглядела так, словно ее упаковали в паутину. От бойни у Гранжа вспотели ладони; холодными тисками сдавливало затылок; рядом с собой он чувствовал терпкий, новый смрад, исходивший от потной куртки Эрвуэ. В носу резко щипало от запаха пороха; значит, штампы не лгали — он был пьянящий.

— Пойди посмотри. — бросил Гранж Оливону. — По тоннелю и подлеском. Мы прикроем.

Перезарядив орудие, они молча следили за силуэтом Оливона, пробиравшегося между ветвей Он шел ужасающе медленно: так и хотелось подтолкнуть его рукой. Воздух теперь был свежее; солнечные пятна на дороге угасали одно за другим. Вновь воцарившаяся тишина была окаменевшей тишиной, которая следует за хлопком пощечины: чувствовалось, что где-то, перед тем как взорваться, накапливалась смертельная доза чудовищного холодного гнева.

«Не то чтобы это означало „мы будем убиты“, — подумал Гранж, смочив языком сухие десны. — Забавно, скорее это похоже на „мы будем наказаны“».

В бинокль он увидел, как Оливон выпрыгивает из-за задней части грузовика и бежит по дороге к блокгаузу.

— Их там двое, — сказал он, задыхаясь. — Молодые.

Он бросил на ящик с патронами две пары серо-зеленых погон, два громоздких револьвера старой модели и несколько светло-серых плиток, похожих на упаковочный картон: ржаные knackebrot, которые похрустывали с пресным, кисловатым привкусом во рту, — грустная пища.

— Нет, — добавил он, чуть сконфуженно, — документов не было.

— А что за груз?

— Похоже, послужные списки, господин лейтенант, — Оливон смутился. — Полные ящики послужных списков.

Он добавил вполголоса:

— Там их, наверное, на целую дивизию.

Они озадаченно переглянулись.

— Черт возьми! — вырвалось наконец у как громом пораженного Эрвуэ.

Темный пугающий призрак святыниначинал вдруг вырисовываться посреди леса, выплывая из недр казармы: они подняли руку на таинство. Последствия будут непредсказуемы.

Откупорив бутылку из неприкосновенногозапаса, они вновь заняли свой пост. Атмосфера теперь была тяжелой, красное вино давило им на желудки. Холодный и едкий запах пороха притуплялся, оседая на влажные стены бетонного блока. Последняя косая солнечная дорожка взобралась на лесосеку слева от просеки, погасла, и вся перспектива вмиг опрокинулась в зябкий вечерний сумрак. Затем снова, неторопливо, как поздно пробуждающееся осиное гнездо, у отдаленного зубца дороги раздалось повторное жужжание. И на этот раз мороз пробежал по их спинам. Невидимое жужжание наводняло вечер — сами леса вокруг, казалось, становятся небезопасными, враждебными, начинают кишмя кишеть всеми своими потайными тропами.

Шум мотора затих еще до того, как достиг хребта, но почти тотчас же его сменил другой. На невидимом участке дороги, за коротким подъемом, началась и уже не смолкала — то усиливаясь, то ослабевая — язвительная перекличка жужжащих моторов.

— Возможно, они наладили объезд через лес. Наверняка они наладили объезд через лес…

Гранж прислушивался, глупо, отчаянно пытался убедить себя, что жужжание сворачивает влево. Вдруг, со всего маху, по бетону хлестанул тяжелый, резкий град, и Гранж, смотревший в амбразуру, внезапно увидел, как сквозь ветви поднимается от земли и безудержно, с когтистым отчаянным мяуканьем распускается букет светлячков.

— Бог мой! — произнес Оливон бесцветным голосом. — Трассирующие пули…

И вновь в бетонном блоке наступила тишина, в которой раздавалось лишь прерывистое, напоминающее о хлеве сопение носов.

— Дай очередь! — нервно бросил Гуркюфу Гранж.

Гуркюф тряхнул головой. С жалким видом старой клячи он колдовалпротив света возле своего ручного пулемета.

— Не видно!..

Голос был по-детски ноющий, испуганный.

— По лесосеке, в самую чащу. Пли!