Баллада о Максе и Амели

Земля под моими лапами дрожала все сильнее. Медведь снова заревел и широко разинул пасть, показывая мощные зубы. Зловонное дыхание этого чудовища уже даже вытеснило едкий запах дыма, который не только поднимался черными клубами к небу над нашими головами, но и струился между деревьями.

– Рана! – крикнул Макс, когда понял, зачем я встала перед ним.

В этот момент я уже больше не была для него Орхидеей. Это больно укололо меня в сердце, хотя я и была сейчас на волосок от смерти. Если я погибну, а он выживет, он не должен петь балладу о Максе и Ране. Расстояние до медведя сократилось до десяти собачьих туловищ.

– Бежим отсюда! – рявкнул Макс и встал рядом со мной.

Я, однако, уже не могла даже пошевелиться и лишь смотрела в глаза медведя, блестевшие от гнева и паники.

Оставалось лишь пять собачьих туловищ.

Я не могла оторвать взгляд от медведя.

– Беги, Рана, беги! – рявкнул Макс, стоя рядом со мной.

Вот здесь и закончится мой жизненный путь. Может, даже лучше быть растоптанной медведем, нежели сожранной огнем.

Но что делает Макс? Вместо того, чтобы позаботиться о своей собственной безопасности, он подошел ко мне еще ближе. Может, он хотел пихнуть меня – как тогда, в парке, когда у меня был приступ кашля? Однако тогда моя попытка пожертвовать собой ради него закончилась бы ничем.

Лишь четыре собачьих туловища.

Макс укусил меня за бедро. От боли я даже взвыла.

Лишь три собачьих туловища.

– Да беги же ты! – рявкнул он.

И поскольку даже эта боль не заставила меня броситься бежать…

Лишь два собачьих туловища.

…Макс сказал:

– Если мы хотим, чтобы у нас когда-нибудь были детеныши…

Лишь одно собачье туловище.

…и в самый последний момент мы оба отпрыгнули в сторону.

Медведь пронесся мимо нас. Земля при этом тряслась так, что мы с Максом едва не потеряли равновесие. Мы посмотрели вслед медведю. Мы не представляли для него никакого интереса, а просто оказались у него на пути.

В этот момент возле нас села на землю птица с серым оперением. Она была еще меньше, чем Синее Перышко. Одно крыло у нее обгорело. Точнее говоря, она не села, а просто шмякнулась с неба на землю. Едва упав, она тут же потеряла сознание. Я почувствовала запах нежного подгорелого мяса. Этот запах – страх смерти, – удушливая жара и все более сгущающийся дым затуманили мое сознание. Когда на меня начали падать первые клочья пепла, меня охватила паника. Я бросилась бежать, не обращая ни малейшего внимания на Макса. У меня мелькнула мысль, что мне ни в коем случае нельзя начать кашлять, потому что если я начну, то уже не смогу остановиться.

Я пыталась на бегу успокоить себя тем, что этот пепел – от сгоревших деревьев, а не от сожженных собак.

Я повернула голову в сторону Макса. Его запах был вытеснен запахом пожара, и из-за потрескивания горящей древесины я уже не слышала его тяжелого дыхания. Поэтому я могла воспринимать его только своим глазом. Увидев его, я почувствовала облегчение и перестала бояться пепла.

«Мы всегда будем находить друг друга, потому что наша любовь сильнее забвения», – так пообещал Анатьяри своей Йедде, и это было неправдой. А вот для Макса и для меня это станет правдой.

Если мы здесь, в лесу, сгорим, то увидимся снова в другой жизни. Почему бы нам попросту не отдаться на произвол огня?

43

Я остановилась и обернулась. Мне захотелось посмотреть на огонь, который наводил такой ужас на всех животных – даже на медведя. Языки пламени показались мне удивительно красивыми. Я видела, как они перескакивают с одного дерева на другое, пожирая ветки и листья и устремляясь с кроны вверх так, будто они хотели добраться до самого неба.

Если мы с Максом не сможем от них убежать и они до нас доберутся, то у нас не должно быть больше никакого страха.

Никакого страха.

Какая замечательная мысль!..

– Ты не должна сдаваться, – сказал Макс, тоже остановившись.

Он не бросил бы меня. Не бросил бы ни при каких обстоятельствах.

– А мне хотелось бы это сделать.

– Но ты тогда умрешь.

– Ну и что? – ответила я.

– Что ты такое говоришь? Мы ведь вот только-только друг друга нашли!

– И опять найдем друг друга в следующей жизни.

– Но уже не как Макс и Орхидея.

– Ты только что снова назвал меня Раной.

– Какое бы ни было у тебя сейчас имя, ты – это ты. А вот в следующей жизни ты уже не будешь такой, как сейчас.

– Не буду?

– Мы в каждой нашей жизни – другие. Фрейя и Бальдр, Ровер и Айме… Они все были не такие, как мы. В их жизни происходили другие события, и они обитали в других телах…

– В телах с двумя глазами. У меня снова появится второй глаз, – с тоской сказала я.

– Возможно. Однако сейчас ты не кто-то иной, а Рана, именно потому, что у тебя была вот эта жизнь. Эту часть себя ты потеряешь навсегда, если мы умрем.

– Я бы ее с удовольствием потеряла.

– А я люблю эту часть тебя.

– Ты любишь Рану? – спросила я.

– Даже больше, чем Орхидею.

– Значит, ты будешь любить меня и в следующей жизни.

– Да, потому что такова наша судьба. Однако сейчас я люблю тебя потому, что так велит мне мое сердце!

– А другой любовь быть и не должна… – тихо сказала я.

– А другой любовь быть и не должна.