Баллада: Осенние пляски фей

— Тому причиной я, дочь. Моя отравленная кровь тянет тебя в костер каждые шестнадцать лет. Моя кровь дает тебе лишь половину жизни и заставляет отбирать остальное у тех, кто имеет душу и меняет свое дыхание на твое вдохновение. Я думал, что ты будешь довольна жизнью, в которой будет потакание слабостям, танцы и восхищение. Я не хотел, чтобы она причинила тебе боль, хотя вижу, что именно так и вышло.

— Довольна ли такой жизнью моя сестра? — с невольной горечью спросила я.

— Была довольна, — сказал Кернуннос, — но она уже умерла.

Кернуннос сделал странный жест в сторону Джеймса, и тот дернулся, будто прочитал что-то в линиях ладони короля.

— Девушка из моего сна, — произнес Джеймс, — которую пронзили железом. Я думал, это Нуала, я думал, что это ее судьба.

— Ты, как и я, видишь и прошлое, и будущее. — Оленерогий король повернул голову, вглядываясь в пустоту, как будто слушая чей-то зов. — Она не должна была умереть в этом году. Я отомщу за нее.

Его слова внушали страх; я услышала в них неоспоримую правду и почувствовала укол жалости к тому, кто убил мою сестру.

В тишине, заполнявшей промежутки между нашими голосами, ничто тянуло меня, грозило вновь забрать мое тело. Я содрогнулась, думая о сестре, которую никогда не знала. Выходит, все, кто отдал ей свои жизни, умерли напрасно. И тут внезапно я осознала: хотя я чувствую себя человеком, я не человек. Я — фея, которая ела человеческую пищу и утратила свою силу. В конце меня ждет только ошеломляющая пустота.

— Я не хочу быть ничем! — Я даже не знала, к кому обращаюсь.

— В таком случае, чего ты хочешь, Оран-Лиа-на-Мен?

Услышав этот вопрос, я поняла, каких слов он ждал от меня раньше. Но прежде чем произнести их, я вспомнила, как я лежу в воде, невидимая, защищенная. Как я лечу на человеческих мыслях, легкая и свободная. Как я одним взмахом руки вызываю на экран любой фильм, который захочу посмотреть. Удивительную сладость мелодии, сочиненной Джеймсом под моим руководством. Безопасность вечной юности. Все удовольствия жизни, которую ведет фея.

— Я хочу быть человеком, — сказала я.

Кернуннос раскинул руки в стороны, и из его пальцев потек бело-зеленый свет, растворяющийся в пустоте. Свет становился все ярче, окутывая нас, пока мы не оказались в сумеречном саду. Сквозь гигантские листья пробивались неяркие зеленоватые лучи. На растениях висели тяжелые белые цветы, похожие на воронки, а за ними тянулись к небу бледные белые лилии. Цветы выглядели голодными.

— Ты можешь выбрать, — сказал Кернуннос, — ты можешь выбрать человеческую сущность, когда будешь гореть. Я предлагал это твоей сестре, но она лишь рассмеялась в ответ. Я заглянул в будущее и увидел, что ты сделаешь то же самое.

— Не сделаю, — ответила я, — ты видел неверно.

Оленерогий король медленно подошел к Джеймсу. От завороженного выражения его лица я пришла в ужас. Перед Джеймсом тоже стоял выбор.

— Я видел это до появления волынщика. Знай, волынщик, что люди, желающие покинуть мои владения, остаются в них навсегда.

Джеймс и не дернулся. Он поднял левую, свободную руку, чтобы Кернуннос видел написанное на ней слово, которое то ли еще не смылось, то ли было добавлено недавно: «костер».

— И все-таки я уйду. Правда?

В его голосе звучало едва заметное разочарование.

Кернуннос оценивающе посмотрел на Джеймса:

— В Хеллоуин я должен быть с ней. Я знаю, ты чувствуешь по-другому, не так, как человек, однако Нуала тебе небезразлична. Ты не можешь отправить ее туда одну. — Рога немного повернулись. — Ты меня не боишься, волынщик. И тебе все равно, уйдешь ли ты отсюда. Именно поэтому я тебя отпущу.

Джеймс отвернулся от нас. Я не видела ни его мыслей, ни лица; его рука в моей руке была холодной и неподвижной. За последние несколько дней я успела забыть, что, когда мы познакомились, он гнался за смертью.

Подошел Кернуннос, задевая хрупкие зеленые ростки над головой кончиками рогов. В его тени я почувствовала себя юной и беспомощной.

— Понимаешь ли ты, что я тебе говорю, дочь моя?

Я кивнула.

— Дочь моя, иди на костер в черном. И ты, и волынщик. Спрячьте свои тела под черными одеждами, дабы укрыться от глаз моих голодных мертвецов, — сказал Кернуннос.

Он положил руку на плечо Джеймсу, и тот вскинулся, как будто успел забыть обо всем здесь происходящем.

— Джеймс Антиох Морган, — напевно сказал король мертвых, и имя Джеймса зазвучало как музыка, — тебе предстоит сделать выбор. Не ошибись.

Глаза Джеймса блестели в темноте.

— Какой выбор верный?

— Тот, от которого больно, — ответил Кернуннос.

Джеймс

Смерть пахнет именинным тортом. По крайней мере, так я решил, потому что наутро после встречи с Кернунносом мы с Нуалой воняли. Даже не столько тортом, сколько только что задутыми свечами. И наша одежда, и волосы пропитались этим запахом.

— Джеймс Морган, я не хочу из-за тебя потерять работу. Очнись!

Первое, что я увидел после смерти, был Салливан, вернее, его силуэт на фоне светлого, усеянного облачками неба. Первое, что я почувствовал, было жжение и звон в ухе.

— Вы дали мне пощечину? — спросил я.