Баллада Редингской тюрьмы

Но если Голод с бледной Жаждой —
   Змея с другой змеей,
О них заботимся мы мало,
   Но в чем наш рок слепой —
Тот камень, что ты днем ворочал,
   В груди — во тьме ночной.

Всегда глухая полночь в сердце,
   И тьма со всех сторон.
Мы рвем канат, мотыль вращаем,
   Ад — каждый отделен,
И тишина еще страшнее,
   Чем грозный медный звон.

Никто не молвит слова ласки
   С живущим мертвецом,
И в дверь лишь виден взор следящий
   С бесчувственным лицом.
Забыты всеми, — мы и телом
   И духом здесь гнием.

Цепь Жизни ржавя, каждый жалкий
   Принижен и забит, —
И кто клянет, и кто рыдает,
   И кто всегда молчит.
Но благ Закон бессмертный Бога:
   Он камень душ дробит.

----

Когда же нет у человека
   В разбитом сердце сил,
Оно — как тот ларец разбитый,
   Где нард роскошный был,
Который в доме с прокаженным
   Господь, как клад, открыл.[6]

Счастливы — вы, с разбитым сердцем,
   Уставшие в пути.
Как человек иначе может
   Свой дух от Тьмы спасти?
И чем же, как не сердцем, может
   Христос в наш дух войти?

----

И тот — с кровавым вздутым горлом
   И с мглой недвижных глаз —
Ждет рук Того, кем был разбойник
   Взят в Рай в свой смертный час.[7]
Когда у нас разбито сердце,
   Господь не презрит нас.

Тот человек, что весь был, в красном
   И что читал Закон,
Ему дал три недели жизни,
   Чтоб примирился он,
Чтоб тот с души смыл пятна крови,
   Кем нож был занесен.

К его руке — от слез кровавых
   Вернулась чистота:
Лишь кровью кровь омыть возможно,
   И влага слез чиста, —
И красный знак, что дал нам Каин,
   Стал белизной Христа.

6

Близ Рединга есть в Редингской
   Тюрьме позорный ров.
Злосчастный человек одет в нем
   В пылающий покров.
Лежит он в саване горящем —
   И нет над гробом слов.

Пусть там до воскресенья мертвых
   Он будет тихо тлеть,
И лить не нужно слез безумных,
   И без толку жалеть:
Убил он ту, кого любил он, —
   Был должен умереть.

Но убивают все любимых, —
   Пусть слышат все о том.
Один убьет жестоким взглядом,
   Другой — обманным сном,
Трусливый — лживым поцелуем,
   И тот, кто смел, — мечом!