Баллады о Боре-Робингуде: Паладины и сарацины

— Благодарю вас, принц. Я, пожалуй, воспользуюсь вашей щедростью — как только мы с друзьями определимся с местопребыванием, я дам вам знать.

— Сделайте одолжение! Что-нибудь еще?

— Да. Нам надо сделать один звонок, и мы хотели бы воспользоваться вашим — именно вашим! — спутниковым телефоном.

— Пожалуйста.

Подполковник набирает номер и вкладывает трубку в протянувшуюся руку Робингуда. По прошествии нескольких мгновений звук зуммера в наушнике обрывается, и возникает негромкий бесстрастный голос:

— Вульфсон здесь.

135

Марк Вульфсон — в своем кабинете. Что-то неуловимо поменялось в здешней обстановке, отчего возникает физически ощутимое, как прикосновение к паутине, впечатление распада. На протяжении всего разговора остановившийся взгляд бывшего шефа Штази не отрывается от старой-престарой черно-белой фотографии в алюминиевой рамке: трое юношей в курточках-юнгштурмовках с распахнутым воротом на ступеньках Библиотеки имени Ленина; славные такие ребята, идеалисты и романтики — стальные руки крылья и вместо сердца пламенный мотор…

— …Да, я понял, кто звонит. Ты как — ждешь поздравлений по случаю победы? Ах, не ждешь… и правильно — не дождешься. С победой тебя пусть поздравляют наши здешние евробюргеры. Те самые, что сперва пальцем не шевельнули, чтоб попытаться преградить дорогу Гитлеру, потом вылизывали задницу советским наместникам, а теперь вот готовы своими руками надеть на собственных дочерей паранджу — ЛИШЬ БЫ ТОЛЬКО ИХ НЕ ТРОГАЛИ…

136

Наглухо забинтованное лицо Робигуда:

— Да, помнится, мы такое уже слыхали: «Этот народ оказался недостоин своего фюрера и своей исторической миссии — так зачем ему жить!»

А теперь слушай сюда, ты, полоумный коминтерновский выблядок!

Я — сам уж не знаю, почему — очень не люблю тех, кто затевает Мировую войну, а для почина превращает в радиоактивный пар полмиллиона людей, решительно ни в чем не виноватых. И уж, по любому, я вам не простецкий парень из тех, что позволили некогда обрядить себя в чужую форму, а потом нашпиговать свинцом — в том городишке, Глейвице.

Ты ведь уверен, что очень хорошо прикрыл свою старую морщинистую задницу — и, в общем-то, не ошибаешься. В этом рехнувшемся мире ты со своими сценариями действительно оказался нужен ВСЕМ: Штатам, Европе, России, исламистам, может и Китаю — не удивлюсь… Но всё-таки есть одна карта, которую ты недосчитал в своем раскладе.

Есть на Ближнем Востоке одно маленькое, но очень решительное государство с совершенно отмороженными спецслужбами. И ему очень-очень не понравилась твоя затея насчет ядерного удара по Мекке; не ОТВЕТНОГО удара — на это-то как раз они и сами всегда готовы , — а именно что такого вот, ПРОВОЦИРУЮЩЕГО…

И если я не ошибаюсь в своих прикидках, эти ребята уже где-то на подходе. Так что если у тебя там — грёбаный ты Знаток Русской Кухни! — сейчас печется пирог, советую быстренько выключить духовку. А то представь картинку: сидишь ты в кабинете, с чинно-благородным пулевым ранением в области сердца — а по всему дому вонь и чад в три слоя. Неэстетично как-то, снижает образ…

…Тут Робингуд внезапно замолкает и, по прошествии пары мгновений, медленно опускает трубку.

— Что там такое? — вопрошает Подполковник.

— Судя по звуку, — заключает слепой снайпер, — это был «Нешер а-Мидбар» — «Орел пустыни». Калибр одиннадцать-и-две. Очень странно…

137

— Что именно странно? — уточняет Подполковник.

— Понимаешь, израильские охотники за головами из «Сайерет Маткаль» и прочих антитеррористических подразделений — люди высокопрофессиональные и прагматичные. Из пистолетов они, насколько я помню, предпочитают в работе «Зиг-Зауэры» и «Глоки». А этот слонобой сорок четвертого калибра по делу-то абсолютно нефункционален — им «отважные израильские коммандос» пользуются исключительно в легендах о них…

— Так мы, Боря, и есть — в легенде . Точнее — кроме как в легенде, нас уже нигде и нету. Или ты еще не понял?..

И тут случается странное.

Изображение ожидающего самолета заволакивает марево — в нем стремительно тают и самолет, и спецобъект за спиной, и пустыня вокруг. Подполковник, изумленно крякнув, принимается зачем-то ощупывать свои колени, а потом вдруг… приседает! Медленно и явно не веря себе, он опускается на корточки, потом осторожно выпрямляется — ноги целы и работают! Работают!.. Удивительная метаморфоза происходит при этом и с его лицом, которое прямо на глазах перестает быть «собранным из кусков». Тут взгляд его останавливается на оброненной им при этом трости с изображением львиной головы: она становится стеклисто-прозрачной, потом стекло это подергивается быстро густеющей дымкой… Миг — и у ног «красы и гордости ГРУ» лежит на бетоне шпага с изящной и дорогой рукоятью.