Баллады старого катафалка (СИ)

Понятно, подобные места, если их не заколотить намертво, становятся пристанищем лишайным котам, бомжам и наркоманам, и коты самые симпатичные и безобидные из жителей. Но старая психическая была далеко от жилых кварталов, тащиться сюда желающих было немного. Внутри, конечно, тоже не обошлось без рисунков и надписей, самые приличные, с "факами", кто-то нарисовал лиловым баллончиком по-английски. Артем крутнул ломиком, нажал кнопку на лбу, и пошел искать спуск в подвал. Слабый свет просачивался из дверных проемов длинных коридоров, под потолком даже уцелели трубки дневного света, мертвые и пыльные. Когда-то стены покрыли масляной краской советского серо-зеленого колера, цвета безнадеги и тошноты, теперь она отслаивалась и сходила клочьями, открывая штукатурку. Как кожа, слезающая с гниющего трупа, подумал Артем.

Слабо пахло сухой известкой и смутно кисловатым. Будто засохшей рвотой.

Что-то ворохнулось за приоткрытой дверью с табличкой "Процедурная № 2". Зашебуршало. Может, там ожили гниющие зомби, почуяв живую кровь. Крысы доедали покойного наркомана, давным-давно словившего последний приход. Или свили гнездо милейшие лохматые совы. Артем наконец увидел в конце коридора лестницу вниз, и синюю деревянную дверь, без замка, только с ржавыми петлями под него.

"Что тут искала старая ведьма?"

На двери лучом вниз красовалась черная пентаграмма в круге. Нарисованная кривовато, чем-то вроде толстого маркера. Белый свет фонаря сделал ее угольно-четкой.

"Такие места никогда не запираются"[4], да, малыш Стиви?

Он спустился и толкнул ломиком, со скрипом дверь открылась. Короткий беленый коридор.

Справа чернел выключатель годов 50-х с идущим к потолку проводом, больница еще царского времени, но и тогда здесь была психолечебница. Под выключателем тем же черным маркером надпись ЭЛЕКТРОШОК, а пониже "Вкусные шашлыки из веганов". Артем щелкнул шпеньком, ни на что не надеясь, но впереди замерцало, появился свет, тускленький, а все же.

Трубы вдоль стен и потолка походили на руки и ноги мумий, перевитые отпадающими желтоватыми пеленами оплетки. Посередине на цементном полу, кто-то нарисовал от стенных труб до труб, метра два диаметром, пентаграмму, черной, густой жидкостью. В лучахзакорючки, похожие на алеф-бет, еврейский алфавит. По концам звезды стояли огарки черных свечек, посередине лежал желтый в убогом освещении череп без нижней челюсти, похоже, настоящий.

Кто бы тут ни бывал, он приходил не играть на скрипке, подумал Артем и невольно хмыкнул. Где-то должен быть еще один выход и коридор… пройти дальше было нельзя, на вступив в пентаграмму. Под ботинком захрустело хрупкое — куриные косточки? Да, и черные перья. Вот они чем тут рисовали, птицеводы.

Он сделал шаг в круг… и ощутил пронизывающий холод, идущий снизу.

Щиколотки и ступни превратились в лед, холод дошел до паха, там болезненно закололо, Артем будто погрузился в вязкую жижу. Он шагнул еще и еще…

И понял, что слышит не ушами. Звуки, и не звуки. Кто-то шаркающей походкой спешил по потолку… и не один. Еще шаги, тверже, еще, топот детских ног. Словно открыли забитое годы и годы окно, прорвались голоса. Много голосов. Они мешались и перебивали друг друга, мужские, женские, детские, хриплые или тонкие, он понял, они не говорят между собою, они друг друга не слышат. Те, кто здесь жил и умер.

…Подаайте слипенькому раади….. товарищи, тварищ, ошибка, не враг я не…..где мамочка, пустите к мамочке!… не нарочно я, сама она дура виноватая, не хотел, бес попутал, молоток… аааа…ааа не надо, боольнооо….. ироды, пустите душу на покая……трижды три восемь и три и будет что я стану богом завтрашнего дня, завтрашнего!…..ыы..ыы…везде черти, везде, свят семь громов…..я как его импресское величие, казнить повелеваю…..режь ему глотку Ваняааа…..твою мать вперекосяк…

Он не мог пошевелиться. Огарки черных свечей сами по себе затлелеись и разгорелись злыми огоньками, осветили череп, от него пошел сладковатый запах мертвечины. Свет фонаря потускнел, хотя батареи были свежие. Ломик выпал из руки и звякнул бесполезно.

Тени по стенам сгустились и стали обретать человеческие образы… вот кто-то с распущенными космами, и скрюченный горбун в шапке, вот ребенок лет десяти в коротких штанах, они сгущались и собирались вокруг кровавой пентаграммы.

Перед ним проплыла всклокоченная бородатая голова на смутном туловище, захихикал тонкий детский голос, без веселья, как заводная игрушка. Кто-то полуголый на четвереньках пробежал слева, зарыдал женский голос как по покойнику "Маша, Маша, Маша, вернись, живи, живи!"

Когда они его увидят? Холод добрался до груди и сердце, кажется, стало запинаться. Похоже на гипноз. Острая боль ожога спицей проткнула бок. Смертный мороз отступил, Артем сунул руку в карман куртки… что-то маленькое, круглое обожгло пальцы. Он не думая, на подсознании, выхватил предмет и кинул перед собой. Золотисто-огненная капля полетела как пуля.

"Малыш, иду!" сказал в голове низкий знакомый голос.