Баловень судьбы

— Ты дурак, — шепнул мне напоследок Оутли-Шумахер, когда я спешил из зала. — У барона было пятнадцать человек. Счастливо и возвращайся с головой!

— Не принимай так близко к сердце, — улыбнулся я, — ты еще будешь моим капитаном.

«Дело сделано!» — говорил палач, отрубая невинной жертве голову.

Через час мой небольшой отряд уже мчался на юг в сторону владений барона Ворлока.

Вот они, приключения, их не ждешь, а они навязчиво приходят и выдергивают вас из теплой пастели с одной лишь целью — проверить на прочность вашу шкуру, а мозги — на сообразительность.

Погоня, это песнь ветра в ушах и чувство разгорающегося жара под сердцем. Погоня — сладко-горькое слово, потому что на устах вкус изнуренной солнцем степи, бескрайней, раскинувшейся перед нами, словно море и исчезающей за линией горизонта.

Погоня!

15 Погоня (часть 1)

Нас было двенадцать человек против пятнадцати человек барона Ворлока, потому что с лейтенантом Крисом, который, кстати, оказался неплохим парнем, отправилось не двое, а шесть гвардейцев. Мы имели лошадей для смены и провианта на трое суток.

Я радовался, впервые покинув королевский замок и крикливый, тесный столичный городишко. Я уже предвкушал вечером какое-нибудь жаркое на углях вместо набившей оскомину, но так любимой королевским двором под страхом смертной казни рыбы.

Моя лошадь, подарок принцессы, с тонким поэтическим именем — Элегия (откуда они выкопали это слово, сколько я не приставал, никто не мог мне ответить толком), бежала легко и быстро, не ощущая усталости.

Со всех сторон раскинулась широкая и привольная, так и хочется добавить — украинская, степь, а в поле… выехал в разведку против басурман отряд казаков. Чу! Крымских татар видно не было, нас окружала высокая, в рост человека, зеленая трава. Старая дорога — две колеи от телег — петляла среди этих пампасов.

Один раз мы встретили большой обоз, возвращающийся с ярмарки из-под Хорка, по нашему — поселка городского типа, нас яростно атаковали слепни и мухи, сопровождающие обоз. Как-то справа одиноко промелькнула серая перекошенная башня, нуждавшаяся в починке зубцов, как челюсть боксера после соревнований — в услугах стоматолога. Василиск указал на башню.

— Владения сумасшедшего Джума, — он весело рассмеялся.

— Почему сумасшедшего? — спросил я.

— Он живет в башне один, плюс еще слуга, — вмешался Звездочет. — Живет один уже много лет. Очень нелюдим, не хочет ни с кем знаться и никого не подпускает к своим владениям. Ходят слухи, что Аврод Драное Ухо прячет в этой башне награбленное.

Я удивлялся выносливости этого старика. Я уже еле сидел в седле от изнурительной по жаре скачки, да еще в полной полевой амуниции, а ему хоть бы что, вот что значит — дитя своего времени.

Великанья трава неожиданно расступилась, выбросив нас на выгоревшее поле, заросшее мелкой муравьиной травой. Кое-где возвышались островки медного, колючего кустарника, еще реже — одинокие и приземистые, похожие на наши баобабы деревья, обладающие роскошной шевелюрной кроной, закрывающей соток десять. Пожалуй, у них была мощная корневая система.

— Дерево-кремень, — прокомментировал мой вопросительный взгляд всезнающий Звездочет. — Самая тяжелая древесина, тонет в воде. Одно такое растет возле замка — его посадил я.

Мы свернули в сторону и проехали под одним из таких деревьев. Впечатляло. Вблизи ствол оказался переплетением мощных и толстых мышечных жгутов, словно сами корни вырвались из земли в надежде достать до солнца. Приглядевшись, я заметил, что жгуты в свою очередь распадаются на мелкие канаты, те в свою очередь на более мелкие волокна. На высоте эти жгуты вдруг расползались в стороны и выстреливали пучками длинных стреловидных листьев. Под странным деревом царила своя жизнь, перед лицами замелькали раскричавшиеся пестрые стайки птиц, загудели рассерженно мухи, я увидел что-то похожее на мелькнувший змеиный хвост.

На несколько минут спасательная тень дерева скрыла нас от солнца, а потом вновь произвол палящих солнечных лучей, зной исходящий от выгоревшей травы и клубы пыли от земли, пропитавшие меня насквозь.

Вот они какие бывают, приключения, я давно подозревал, что о романтике можно только говорить, а на самом деле она не существует.

В довершение ко всему мы промчались мимо зарослей стрелка — вредной, похожей на камыш травы, стреляющей от детонации почвы спорами колючек-семян, от которых потом тяжело избавиться. Все было новым и необычным, я инстинктивно пытался дать всему незнакомому названия моего мира. Все-таки флора и фауна обоих параллельных миров разительно отличались друг от друга.