Баловни судьбы

Сейчас не время заводить разговор о фильме, которым он надеялся их заинтересовать, а рассказывать, как он провел лето, было бы просто бессердечно. Некоторые из ребят тоже уезжали отдыхать, но вряд ли каникулы доставили им большое удовольствие. И все они по-детски обижались, что его так долго не было с ними.

— Все-таки чем-то надо заняться. Предлагайте!

Они сидели, развалясь на стульях, и не то чтобы вели себя вызывающе или враждебно, просто выказывали полное равнодушие и только ждали от Клэса сигнала, по которому немедля сделали бы что угодно: написали диктант или расколотили в классе все стекла.

Это потому, что сегодня первый день после каникул, подумал он. Завтра займемся чем-нибудь поинтереснее. Клэс обозлен и раздосадован тем, что произошло у сестры, намного больше, чем хочет показать. У них у всех неприятный осадок от каникул, ведь наверняка поняли, что, кроме нас, общаться им не с кем. Некоторые попытались разыскать старых дружков, но встретили холодный прием или вообще узнали, что компания распалась. Другие, забыв, что означает «быть дома», лишний раз с горечью убедились, что они там никому не нужны. Может, поиграть с ними в футбол? Хотя все равно они не захотят. К тому же сегодня слишком жарко.

— Ну, так как?

Он скользнул взглядом по их лицам, безразличным, замкнутым, с грубыми чертами и обычными в переходном возрасте прыщами, и ему захотелось расшевелить их, но тотчас же всем своим существом он ощутил, как дьявольски тяжело им, ребятам из исправительного дома.

Ленивым, медленным движением Клэс извлек из кармана засаленную колоду карт.

— Показать вам новую игру? Все можем сыграть. И ты, Аннерс.

Микаэль неуверенно хмыкнул, за ним Бондо и другие, а Клэс стал тасовать карты, неторопливо и тщательно, и его раскосые глаза, казалось, блестели сильнее обычного. Что было в этом взгляде: насмешка, вызов, торжество?

Ну что? Промолчишь? — словно говорил этот взгляд. Или устроишь небольшой скандал?

— Олл-райт, — сказал он. — Давайте сыграем, бог с вами! Но, подчеркиваю, в порядке исключения, потому что сегодня первый день занятий, а вообще-то вам очень не мешало бы поднабраться знаний.

— Точно-точно, — кивнул Клэс, раздавая карты, — хотя это и неблагодарная работа — пытаться впихнуть в нас что-нибудь. А знаешь, Аннерс, ты ведь совсем неплохой парень. — Глаза его опять блеснули. Насмешливо, подозрительно. А уголок рта тронула язвительная усмешка. — Чертовски хороший парень.

— Да, — сказал он и ощутил, как у него вновь покраснели уши. — Такой уж я уродился! Ну, объясняй, в чем смысл этой игры.

— Выиграть. Как и в любой игре. — И он открыл свои карты. — Смотри, сейчас объясню.

Хороший парень, повторил он про себя.

Он едва сдержался, вновь услышав эти слова, на сей раз от Бьёрна. В сердцах захлопнул дверцу автомобиля, и шум мотора заглушил их.

Бьёрн, стоявший возле своей машины с таким видом, точно подстерегал добычу, перехватил его по дороге на обед.

— Слушай, Аннерс, Макс попросил меня съездить на станцию за Тони. Тут езды-то всего пять минут, но ровно в двенадцать мне должны позвонить по важному делу. Всего-то пять минут, в крайнем случае — десять. Ты не мог бы...

Он выхватил ключ из протянутой руки Бьёрна, сел в машину и захлопнул дверцу перед расплывшимся в улыбке лицом. За шумом мотора он не расслышал слов, но наверняка Бьёрн сказал примерно то же самое. Он нажал на акселератор, так что автомобиль рванулся с места с большей скоростью, чем нужно при спуске с холма.

Плевали они на тебя, подумал он о себе словами Клэса.

И конечно, провозился не пять, а двадцать пять минут. Поезд, разумеется, опоздал. Он бродил взад-вперед по перрону и вспоминал, в каком хорошем настроении встал сегодня утром. Немного посидел на неудобной скамейке, все сильнее досадуя на опоздание поезда и на то, что так легко дал себя уговорить. Размазня, вот кто он такой. Жалкий слюнтяй, которому любой может сесть на шею. Какое ему дело, что Бьёрну должны звонить, пусть бы сам и съездил. Или Макс, коли уж на то пошло. Ведь это его великая идея — встречать воспитанников на станции, если, конечно, их не доставляют в полицейской машине. Вот и осуществил бы на практике свои благие замыслы, а уж потом занимался другими делами.

Что со мной происходит? — подумал он. Почему я вдруг так болезненно стал на все реагировать? Разве я такой мелочный? Наоборот, я ведь очень... добрый.

Он поднялся, сунул руки в карманы и снова принялся расхаживать по перрону, до третьего фонаря от угла павильона и обратно, один раз, второй, третий. Потом приказал себе остановиться.

Зависеть от других, всегда от кого-то зависеть.

Мысль эта была новой и довольно-таки неприятной. Он не понимал, почему она так раздражает его и почему ему так трудно снова стать прежним Аннерсом, которого он знал лучше и который ему нравился больше, человеком широких взглядов, не мешающим людям поступать так, как они считают нужным.