Баловни судьбы

Майя не подняла глаз. Он вздохнул, вытащил сигарету и закурил.

— ...Лучше бы подумала о том, что рождество на носу. Ты хоть как-нибудь готовишься к рождеству?

— Думай об этом сам. И готовься, сколько тебе угодно!

Он встал, обошел вокруг стола и обнял ее за плечи.

Но она отбросила его руку и метнула на него разъяренный взгляд.

— Оставь меня в покое. Не притрагивайся ко мне!

— Что с тобой?

— Ты ее убил?

Он отшатнулся к мойке, чувствуя, как дрожат у него колени.

Майя не поднимала глаз, продолжая пить.

— Ты что... ты сошла с ума?

— С ума я сошла, когда выходила за тебя замуж, — отрезала она. — Ты ее убил?

— Кого убил? Что ты мелешь?

— Шлюху, с которой ты ушел из гостиницы!

— Откуда ты знаешь? — спросил он жалобным голосом.

— Знаю, потому что я там была. Я вас видела.

— Ты там была?

— Да.

— И видела нас?

— Я видела, как вы шли из гостиницы. Я пошла за вами.

— Я ничего не заметил.

— Конечно. Ты был слишком занят другим. Я знаю, что ты был у нее.

— Так. Значит, ты за мной шпионишь?

Майя выключила машинку и откинулась на спинку стула.

Скрестив на груди руки, она глядела в стену перед собой.

— Один-единственный раз я захотела увидеть собственными глазами, убедиться, что все сплетни на твой счет — правда. Захотела увидеть, как ты путаешься с девчонками...

— Совсем рехнулась? Ты что же, правда думаешь, что я ее убил?

— Ты чуть не убил меня... Может, забыл уже?

— Это другое дело... Какое это имеет сюда отношение?

— Да, конечно... Совсем другое дело. Так ты ее убил?

— Нет! — выкрикнул Ханс. — Ладно, я с ней переспал, и, допустим, она не первая. Но я не путался с каждой юбкой, как тебе вбили в голову твои трепливые подруги! И что ж тут удивительного, если иной раз я грешил? Разве я один виноват в том, что так получается? Что я могу поделать, если ты стала такая... Черт знает во что ты превратилась...

— Неужели ты никогда не станешь взрослым, — вздохнула Майя и отхлебнула вина.

— Снова здорово! Да что я такого страшного совершил? С какой стати я должен терпеть эту взбесившуюся климактеричку? Я, черт возьми, тоже не молодею, пока ты стареешь! Ну послушай, неужели мы не можем...

— Нет!

— Можем мы хотя бы поговорить, как нормальные люди?

— Не знаю, — сказала она устало.

И заплакала. Уткнулась лицом в сложенные на столе руки и заплакала.

— Нет, — всхлипывала она. — Не ты один виноват. Только оставь меня в покое. Я не могу сейчас никого видеть.

Она трясла головой и рыдала.

70

Валл и Элг опросили девятерых мужчин. После разговора с Эриком Аспом они поругались. А когда вернулись в управление и узнали новости, совсем рассвирепели.

— Болтаемся целый день, как дураки, чешем языки с подозреваемыми! — рычал Элг. — Ловим людей дома, на работе... выслеживаем... И вот возвращаемся сюда, а у вас все уже на блюдечке лежит. С ума сойти можно!

Они говорили с людьми, чьи телефоны нашли у Ильвы в записной книжке. Все это — одинокие мужчины, молодые, работающие. Но люди незначительные. Неуверенные в себе. Мужчины с нормальными сексуальными потребностями, но не контактные. Мужчины, которые жаждут общения, но с трудом сходятся с людьми. Мужчины, готовые заплатить за то, чтобы хоть изредка побыть с женщиной.

— Во всяком случае, теперь мы представляем себе, что это была за девица, — утешил Стур своих подчиненных.

Клиентами ее были мужчины, одежда которых не отличалась элегантностью. Мужчины, от которых не пахло туалетной водой. Мужчины жалкие и одинокие.

— Милосердная самаритянка, — сказал Маттиассон и даже как будто улыбнулся.

Из таких-то мужчин и составила она свою постоянную клиентуру. И никаких эмоций. Брала каждый раз по две сотни, но, похоже, избавляла их на время от проблем. И они были ей благодарны. Странно, если вспомнить, что они за люди. Мужчины, которые легко могли бы влюбиться. Мужчины, подверженные взрывам чувств. Мужчины со скрытой потребностью в любви и нежности. Но она поставила все на деловую основу. И может быть, именно потому ее предприятие и работало. Возможно, у нее были и другие мужчины, но она порывала с ними, как только на сцену выступали чувства.

Ее клиентами были мужчины, заявлявшие, что чувства здесь ни при чем. Мужчины, голоса которых теплели, кода они говорили о ней, но к теплоте примешивалась нотка презрения — может быть, из-за стыда, который они испытывали, когда их вынуждали признаться.

— Это Ульф подал нам мысль, — сказал Стур. — Мы проверили в гостинице, не было ли в тот вечер рождественского обеда, заказанного какой-либо фирмой.

— Но ничего такого не было, — сказал Карлссон.

— Зато муниципалитет устраивал праздничный обед для своего персонала. Без жен и невест.

— Таким образом мы и определили, кто такой этот Сверкер, — сказал Карлссон.

— Ну да, — сказал Валл. — Не так уж много там Сверкеров.

— Вот именно. Всего один. От него-то мы и узнали в конце концов имя.

— Ханс Линдстрём, — сказал Маттиассон.

— Вот как? Что же будем делать дальше? — спросил Элг.

— Поехали к нему домой, — сказал Стур.

Стур и Маттиассон сели в одну машину, Элг, Валл и Карлссон — в другую.